Городские легенды
Шрифт:
В комнатке неизменно припахивало сыростью. На стенах красовались два старых плаката: один призывал всех на благотворительную распродажу, которая давным-давно миновала; другой, в виде репродукции картины Джилли Копперкорн с изображением той самой пожарной каланчи, рекламировал выставку работ художницы в галерее «Зеленый человечек». Срок ему тоже давно вышел.
Значительную часть комнаты занимал массивный дубовый стол. На его могучей груди покоился компьютер в окружении рукописей, дожидавшихся своей очереди быть перенесенными на дискету, рекламных объявлений, листов писчей бумаги, палочек клея, ручек, карандашей,
На первый взгляд комната не очень располагала к занятиям музыкой, несмотря на присутствие двух крохотных пюпитров, извлеченных из щели за картотекой, и двух деревянных стульев с прямыми спинками, которые дважды в неделю выпускали на волю из тесной кладовки под лестницей. Но у музыки, как известно, своя магия, и одной ноты старинной мелодии хватит, чтобы любое место, даже такое заурядное, как забитая конторской мебелью клетушка без окон в полуподвале старой пожарной каланчи, превратилась в таинственное колдовское пространство.
Мэран обучала старинной манере игры на флейте. Скромная дальняя родственница серебристой оркестровой флейты была ее излюбленным инструментом: простенькая деревянная дудочка с узкой боковой щелью, без специальной пластины для губ, которая направляет внутрь струю воздуха, с шестью аккуратными дырочками вместо клавишей. Такую флейту принято называть ирландской по той причине, что именно на ней чаще всего исполняют и бурные плясовые, и жалобные протяжные напевы Ирландии и Шотландии, однако ее сестер можно отыскать почти в каждой стране и в любом оркестре барочных инструментов.
Именно этот нехитрый инструмент в той или иной форме впервые стал голосом многочисленных тайн бытия, которые древний человек не мог облечь в слова, хотя и испытывал такую потребность; только барабан появился раньше.
Когда дверь комнатки затворилась за последней на тот день ученицей, Мэран взялась за чистку своего инструмента: она никогда не уходила домой, не совершив этот нехитрый ритуал. Флейту надо было разобрать на три части и досуха протереть изнутри каждую при помощи намотанного на тоненький прутик кусочка фланели. Только укладывая флейту в футляр, Мэран осознала, что в дверях стоит какая-то женщина: похоже, она не хотела отрывать Мэран от дела, а терпеливо ждала, пока та сама ее заметит.
– Миссис Баттербери, – сказала Мэран. – Прошу меня простить. Я вас не сразу увидела.
Матери ее последней ученицы еще не исполнилось сорока; эту яркую, хорошо одетую женщину портило только одно: заниженная самооценка.
– Извините, я, кажется, помешала…
– Вовсе нет; я просто складывала вещи. Садитесь, пожалуйста.
И Мэран указала на второй стул, где совсем недавно сидела дочь миссис Баттербери. Женщина робко вошла в комнату и опустилась на
– Чем я могу вам помочь, миссис Баттербери? – спросила Мэран.
– Пожалуйста, зовите меня Анной.
– Хорошо, Анна.
Мэран сделала выжидательную паузу.
– Я… я насчет Лесли, – отважилась наконец женщина.
Мэран одобрительно кивнула:
– Она хорошо занимается. Думаю, у нее настоящий дар.
– Здесь, может быть, и хорошо, но… вот взгляните на это.
С этими словами она вытянула из сумки несколько сложенных пополам страниц и передала их Мэран. Та увидела пять листов, на которых мелким убористым почерком было написано что-то похожее на школьное сочинение. Руку Лесли она узнала сразу. Прочитала красную учительскую пометку на первой странице: «Хороший язык, богатое воображение, но в следующий раз ближе к теме, пожалуйста», пробежала глазами текст. Ее внимание привлекли последние два абзаца:
«Старые боги вовсе не превратились в брауни, фей и прочих существ, место которым в диснеевских мультиках; нет, они просто изменились. Появление Христа и новой религии сделало их свободными. Ожидания и надежды смертных больше не связывали их по рукам и ногам, отныне каждый из них волен был сам выбирать свой путь.
Они и сейчас живы, ходят среди нас. Только мы не узнаем их больше».
Мэран подняла глаза на посетительницу.
– Что-то мне это напоминает, – сказала она.
– Задали сочинение об этнических меньшинствах Ньюфорда, – объяснила миссис Баттербери.
– Ну что же, думаю, ни один человек, верящий в фей, не найдет в работе Лесли ни малейшего изъяна, – улыбнулась Мэран.
– Извините, – возразила миссис Баттербери, – но ничего забавного я здесь не нахожу. – И она ткнула в сочинение пальцем. – Мне от него не по себе делается.
– Нет, это вы меня извините, миссис Баттербери, – спохватилась Мэран. – У меня и в мыслях не было насмехаться над вашим беспокойством, просто я не совсем понимаю, что именно вас так тревожит.
Вид у посетительницы стал еще несчастнее.
– Ну как же… это же очевидно. Я боюсь, вдруг она попала в какую-нибудь секту или наркотики принимать начала. А может быть, и то и другое.
– Вы так решили, прочитав это сочинение? – спросила Мэран. Ей пришлось изрядно постараться, чтобы подавить рвавшееся наружу изумление.
– Феи и магия, магия и феи – вот и все, о чем она говорит или, точнее, говорила раньше. В последнее время она вообще нечасто удостаивает меня общением.
И миссис Баттербери умолкла. Ожидая, пока мать Лесли соберется с духом и продолжит, Мэран читала сочинение. Когда несколько минут спустя она подняла глаза, то встретила полный надежды взгляд.
Мэран кашлянула.
– Я не вполне понимаю, почему с этим вы пришли именно ко мне, – сказала она наконец.
– Я надеялась, что вы поговорите с ней – с Лесли. Она вас обожает. Уверена, вас она послушает.
– А что я должна ей сказать?
– Что думать так, – и она неопределенно махнула рукой в сторону сочинения, которое все еще держала Мэран, – неправильно.
– Но я не вполне уверена, что могу…
«Выполнить вашу просьбу», – хотела закончить Мэран, но не успела: миссис Баттербери подалась вперед и схватила ее за руку.