Городские легенды
Шрифт:
Кровавая Мэри была такой, какой она являлась когда-то в ночных кошмарах маленькой Римме.
– Какого хрена?! – крикнул Данил, стараясь заглушить хохот существа. – Ты тоже это видишь?
– Мы оба ее видим, а сейчас, боюсь, мы ее еще и почувствуем!
Существо могло не быть материальным, но оно, выпущенное в этот мир, было связано с ним. Сначала на это указывал ветер, а потом, и очень скоро, прикосновения. Кровавая Мэри налетела на них, оттолкнула друг от друга, швырнула на стены и старые сундуки. Привидение было сильным – намного сильнее, чем человек. Оно выло и хохотало, его изуродованное лицо склонялось прямо над лицом Риммы, и от
Вот почему Вест назвала ей адрес, вот почему оставила дверь открытой. Она действительно подготовила для них ловушки, но совсем не такие, как они ожидали. Скорее всего, Кровавая Мэри была не единственной хранительницей этого мрачного места, она просто стала первой, кого они к себе подпустили.
– Как от этого избавиться? – спросил Данил. Он сейчас был где-то далеко, и Римма, отвлеченная призраком, даже не видела, где он оказался.
– Я не знаю! Я же не ведьма!
Она и правда не знала, хотя могла бы знать, должна была! Бабушка рассказывала ей и Вест одинаковые легенды, упоминала она и о том, как защититься от существ из мира иного. Но если Вест впитывала те истории, как губка, то Римма относилась к ним, как к бесполезным сказкам, и теперь поплатилась за это. В панике она не могла вспомнить ни одного способа изгнать неупокоенный дух обратно.
На ум пришло лишь одно…
– Нужно выбираться из квартиры! Она, похоже, мечется между зеркалами!
Кровавая Мэри действительно летала в воздухе не просто так, хотя понятным это стало не сразу. Она вырывалась из одного зеркала, пролетала через воздух и скрывалась в другом зеркале. Так ведь и в легенде говорилось, что призывать ее нужно через зеркало! Понятно, почему Вест собрала их так много.
Но в коридоре зеркал не было, а значит, сейчас важнее всего было покинуть квартиру.
Вот только призрак не собирался их отпускать. Как только Римма сказала, что нужно бежать, Кровавая Мэри прекратила выжидать, она напала. Причем напала она на ту, кто осмелился ей противостоять, а не на того, кто ее вызвал.
Она перехватила Римму за волосы, дернула с такой силой, что та не устояла на ногах, и потащила за собой. Хватка у нее была ледяной, нечеловеческой, от нее веяло сыростью и прохладой раскопанной могилы… Римма никогда не считала себя слабой, она тренировалась, она держала себя в форме, но всего этого было недостаточно, чтобы освободиться. Она пыталась перехватить руку, сжимавшую ее волосы, но руки просто не было! Кровавая Мэри была чистой энергией, а не охотящимся зверем, и эта энергия теперь хотела ее убить.
Нападение на Римму давало Данилу выбор, причем выбор заманчивый. Он мог рвануться к двери, пока призрак отвлечен, и выбежать из квартиры. Почему нет? Перед лицом смерти каждый сам за себя! Он ведь даже не узнал Римму, не вспомнил их любовь, для него она была никем, так зачем рисковать ради нее?
Но тот Данил, которого она когда-то любила, так бы не поступил, и этот – тоже. Он перехватил Римму за руку, стал между ней и Кровавой Мэри, он словно оттолкнул от нее призрака собственной душой. Существо в саване с воем скрылось в зеркале, а Данил, поддерживая свою спутницу, повел ее к двери черной квартиры.
Чувствуя, что проигрывает, призрак впал в ярость. Одно из зеркал разлетелось на мелкие осколки – и эти осколки градом посыпались на них. Звон, вой, хохот – все это сливалось, сбивало с толку, разрывало последнюю связь с реальностью. Они, еще недавно циники, могли умереть из-за того, во что не верили!
Их спасло лишь то, что квартира была маленькой, а дверь они так и не заперли. Теперь они сумели быстро ее открыть и буквально выпали в коридор, закрывая дверь за собой. Спустя секунду Римма услышала, как по той стороне с силой бьют острые осколки зеркала. И все же ее теория оказалась верной: призрак не последовал за ними.
Они спаслись.
Римма и предположить не могла, что когда-нибудь будет так рада лежать на холодном бетонном полу подъезда. Означает ли это, что она сошла с ума от ужаса? Если и так, то их уже двое – она услышала, как Данил, лежащий на полу рядом с ней, тихо смеется. Это был не веселый и не торжествующий смех, скорее, легкий – просто способ хоть как-то выразить радость от того, что они оба живы.
– Прорвались! – заявил Данил.
– А были на волоске! – хмыкнула Римма.
Он перестал смеяться и приподнялся на локтях, чтобы посмотреть на нее. И снова у него был тот взгляд, который Римма уже не раз замечала: взгляд человека, который хочет вспомнить что-то и не может, и ускользающее воспоминание злит его.
– У меня такое ощущение, что это все уже было, – нахмурился Данил.
– Что было? Наш побег от кровавого призрака?
– Нет, не совсем, но… Было что-то в этом роде! Как будто я и ты сбежали, потом смеялись, и я сказал что-то похожее, а ты ответила мне почти так же…
Он что, издевается? От удивления Римма только и могла, что молча на него смотреть, ожидая подвоха.
Конечно, это было! Когда они встречались, как он мог забыть? Они поехали на дачу к его родителям, она сказала, что ей нравится шиповник, цветущий на соседнем участке. И тогда Данил полез через забор, чтобы сорвать ей цветок! Она его отговаривала, да только все без толку, когда он что-то решал, никакой глас рассудка не мог пробиться через его упрямство. Впрочем, она и сама не видела ничего по-настоящему криминального в одном сорванном цветке.
Они были уверены, что хозяина участка, угрюмого и неразговорчивого дедка, просто нет дома, потому что в окнах не горел свет. Но старик застал их врасплох, и к переговорам он был не расположен. Они вынуждены были бежать от него, и тогда он казался им, еще пятнадцатилетним, не меньшим чудовищем, чем Кровавая Мэри.
Но они удрали, перелетели через забор, упали на влажную траву, смотрели друг на друга и смеялись…
Вот и как он мог забыть? Римма понимала, что это, конечно же, не самое полезное и ценное воспоминание в его жизни. Но оно все равно важное! Такие моменты, короткие, не слишком серьезные, и переплетаются в настоящую жизнь. У них был тот сумрачный сад, а они были друг у друга. Да в своей взрослой жизни, яркой и успешной, Римма не была так счастлива, как в том укутанном сумерками саду!
Первая любовь вообще не должна забываться, какой бы она ни была. Она может быть счастливой, а может – не очень, однако она всегда уникальна, как и все новое. Постепенно боль и разочарование забываются, их несложно отпустить, и в душе остается только самое светлое, то, к чему так приятно возвращаться после очередного болезненного удара взрослой жизни.
И у Риммы это было – а у Данила, получается, не было? Или для него первой любовью стала не она?
Сначала она пыталась подыгрывать ему, не напоминать о том, кто она такая, втайне надеясь, что он вспомнит сам. Но теперь он по-настоящему задел ее за живое: значит, он просто выбросил память о них обоих, как мусор?!