Горох в стенку (Юмористические рассказы, фельетоны)
Шрифт:
Птичка божия не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда.
В долгу ночь на ветке дремлет,
Солнце красное взойдет...
И так далее! А? Каково? Сознайся, плутишка, что ты не ожидал такой прыти от старика Ниагарова. Я, брат, профессионал! Буржуазный поэт! Ха-ха! Гони монету...
Редактор покрутил отяжелевшей головой:
– Это нам, товарищ, не подходит.
– Почему же оно вам не подходит? - обидчиво заинтересовался Ниагаров.
– Потому что несовременное.
– Несовременное? А красное солнце, которое взойдет, - это тебе что? Прямой намек на социальную революцию! Определенно!
– Не подходит. Потому - у вас "птичка божия" и "гласу бога"... Принесите что-нибудь пролетарское. И без бога. Тогда пойдет.
Ровно через год Ниагаров стоял против редактора:
– Пей мою кровь. Без бога. Пролетарское. Слушай:
Птичка наша уж не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не свивает
Долговечного гнезда.
В долгу ночь на ветке дремлет,
Солнце красное взойдет...
Обрати внимание: "Солнце красное взойдет"!
Птичка гласу Маркса внемлет,
Встрепенется и поет...
– Не пойдет. Нет идеологии. Нет современности. И потом - что это за птичка, которая не знает ни забот, ни труда? В концлагере место такой птичке, а не на страницах советской печати. О Колчаке что-нибудь лучше написали бы!
Ниагаров увял.
– Жалко. А если я с идеологией, и с современностью, и с Колчаком напишу?
– Тогда пойдет. До свидания! Закрывайте за собой дверь!
Через год Ниагаров возбужденно сказал:
– Вот. С идеологией. Современное, и про Колчака есть.
Птичка наша уже знает
И заботы и труды,
Хлопотливо выкидает
Колчака она в пруды...
В долгу ночь на ветке дремлет...
Солнце красное взойдет!
Птичка нас...
– Не пойдет, - перебил редактор. - Несовременно.
Ниагаров сардонически захохотал.
– А Колчак - это тебе не современное?
– В прошлом году было современно, а теперь несовременно. Теперь надо про польскую войну писать. Не пойдет.
Год спустя Ниагаров посмотрел в упор на редактора и процедил сквозь зубы:
Птичка польская не знает
Ни заботы, ни труда,
Хлопотливо не...
– Не пойдет!
– Позвольте. Там дальше...
– Знаю, знаю! И "солнце" не пойдет, и "красное" не пойдет, и "взойдет" тоже не пойдет. Ничего не пойдет. Несовременно.
– А Польша?
– Устарело. О нэпе теперь писать надо. Закрывайте за собой дверь!
– Здравствуйте!
Птичка божия не знает ни заботы, ни труда,
Нэп для птички не свива...
– Не пойдет.
– Почему?
– Потому что нет идеологии.
– А солнце красное, которое взойдет, - это вам не идеология?
– Использовано. Кроме того, у вас там сказано, что птичка встрепенется и поет. А что она поет - неизвестно. Может быть, что-нибудь контрреволюционное? До свидания. Закрывайте за со...
За дверью послышался печальный голос Ниагарова:
– Обратите внимание:
Солнце красное взойдет,
Птичка гласу бога внемлет,
Встрепенется и поет:
"Это есть наш пос-лед-ний
И ре-ши-тель-ный бой..."
В первом этаже редактор сказал Ниагарову:
– Товарищ Ниагаров! Вы не человек, а вихрь. В двух словах - гоните сочный, выпуклый, яркий и незабываемый очерк из жизни моряков. Наша газета "Лево на борт" щедро заплатит вам. Можете? Когда будет готово?
– Через десять...
– Ну, это долго.
– Через пять.
– Ниагаров, пять дней - это слишком долго!
– Чудак, вы говорите - дней, а я говорю - минут. Хе-хе! Где у вас тут ближайшая машинистка? Вот эта блондинка? Благодарю вас. Мадемуазель, вы свободны? Заняты? Ерунда! Ведомости подождут. Пишите...
Через пять минут Ниагаров загнал редактора в правый угол.
– Ну-с! Прошу убедиться. Слушай: "Митька стоял на вахте. Вахта была в общем паршивенькая, однако, выкрашенная свежей масляной краской, она производила приятное впечатление. Мертвая зыбь свистела в снастях среднего компаса. Большой красивый румб блистал на солнце медными частями. Митька, этот старый морской волк, поковырял бушпритом в зубах и весело крикнул: "Кубрик!" Это звонкое и колоритное морское восклицание как нельзя больше соответствовало переживаемому моменту. Дело в том, что жалованья не платили третий месяц, а райкомвод спал. Ау, райкомвод, проснись! Не мешало бы райкомводу завязать себе на память несколько морских узлов в час!" Все.
Редактор лежал без чувств.
Ниагаров сунул ему рукопись в карман.
– Вот чудак! Не выдержал выпуклости старого пирата Ниагарова. Плачешь, старик? В море захотелось? Ну, плачь, плачь. За деньгами приду позже. У меня еще вагон дел.
Во втором этаже Ниагаров сказал редактору:
– Что у вас тут? Газета "Рабочий химик"? Ладно. Я знаю, что тебе надо. Тебе надо, чтобы было ярко, выпукло, сочно и из быта химиков. Через пять минут. Где у вас тут машинистки? Что? Ведомости пишут?.. Пишите, мадам!.. Вот, готово. Ну-с, старина, слушай: "Старый химический волк Митя закурил коротенькую реторту и, подбросив в камин немного нитроглицерину, сказал: "Так что, ребята, дело - азот". - "Известно, форменные спирохеты, подтвердили ребята, вытирая честные, изъеденные суперфосфатом руки об спецодежду, которую завком обещал выдать еще в августе, а теперь декабрь... и тянут. - Не мешало бы кое-кому и всыпать нафталину". Ну как тебе это нравится? Что, даже слезы на глаза навернулись? То-то! Ниагаров, брат, знает, как и что. Ну, приди в себя, за деньгами загляну позже. У меня еще уйма работы, побегу к железнодорожникам.
– Где у вас тут машинистка? Здравствуйте, барышня... Готово? Мерси... Ну, слушай: "Старый железнодорожный волк открыл семафор и вошел в тендер, где ютилась его честная, несмотря на ее многочисленность, семья. Посреди комнатки, оклеенной портретами вождей железнодорожного пролетариата, весело потрескивая, горела букса. "Умаялся я, Октябрина", - сказал Митрий жене. "И то, Май Петрович, и как не умаяться! Чай, до сих пор спецодежды не выдали?" - "Не выдали, Октябрина, ох, не выдали. А я, глядь, свои буфера сносил совсем". Где-то далеко за водокачкой грустно гудел шлагбаум. По шпалам шел местный П-42".