Горсть бриллиантов
Шрифт:
— Будешь… будешь… князем… дуррак…
Ваня, несмотря на то, что знал способность попугаев разговаривать, все-таки вздрогнул.
"Занятно! — подумал он. — И попугай есть у него… Как это лакей сказал, где он был вчера — «клоб» какой-то. Нужно будет спросить, что это такое".
И первоначальное представление его о молодом Борзом совершенно изменилось. Судя по обстановке, в которой тот жил, это была далеко не ровня ему, Ване.
Красноярский заглянул в щелку чуть растворенной двери в соседнюю комнату. Там кругом стояли богатые шкафы с книгами — очевидно, библиотека.
"О, он, должно быть, умный!" — подумал опять про Борзого Ваня.
В это время дверь отворилась, и из-за нее послышался голос:
— А, Красноярский, как вас именуют, войдите сюда.
Красноярский прошел через библиотеку и очутился в спальне. Он с первого раза испугался — думал, что по недоразумению попал не в спальню к Борзому, а в комнату молодой девушки.
И тут стены были покрыты штофом, но только голубым, и пол затянут ковром. Над кроватью висел кружевной полог. Против окна стоял туалет с зеркалом в серебряной раме и множеством пузырьков и баночек. У туалета сидел, очевидно, сам Борзой. Но он не обратил ни малейшего внимания на вошедшего Ваню.
Вокруг него суетился господин, великолепно одетый в шелковый кафтан. Они говорили по-французски и, очевидно спорили.
Борзой повторял все: "а la grecque" {По-гречески (фр.).}, a господин в шелковом кафтане — "а l'oiseau royal" {Как царская птица (фр.).}.
Наконец, субъект в шелковом кафтане победил и принялся за щипцы, гревшиеся тут же, на туалете, на каком-то хитром приспособлении.
Когда спор был окончен. Борзой обернулся к Ване:
— Ну, покажи себя, — проговорил он и, оглядев Ваню, сказал что-то по-французски господину.
Оба они засмеялись.
Пока Борзому припекали различными щипцами волосы, он задал несколько вопросов Ване и так, между прочим, сказал:
— Что же ты не сядешь?… Садись!..
Красноярский сел и с тем же любопытством, с которым рассматривал попугая, стал следить за тем, что происходило пред его глазами.
Долго провозившись с завивкою пуклей, француз надел, наконец, на лицо Борзому маску и стал пылить ему в голову надушенной пудрой, от которой Ваня чихнул несколько раз, что вызвало новый смех.
Напудрив Борзого, француз ушел, не поклонившись даже Ване.
На смену французу явились лакеи.
Красноярский и представить себе не мог, что могут в действительности существовать такое платье, где даже на спине подкладка была шелковая, и такое тонкое белье, которое надевали на Борзого.
— Это что ж такое? — спросил он, не утерпев и показывая на кружева, которые держал лакей в руках.
Борзой снова рассмеялся.
— Это? Разве ты не знаешь, что такое маншетты? — удивился он. — Покажи ему! — велел он лакею.
Ваня посмотрел.
— Таких у нашей губернаторши нет, — сказал он.
— Уж, конечно, нет! — подхватил Борзой. — Эти мне тысячу рублей стоят.
— Тысячу рублей?! — чуть не привстав, переспросил Красноярский.
Его наивность, видимо, потешала молодого Борзого.
— Что ж, — ответил он, — у князя есть кружева, которые… одни маншетты тридцать тысяч стоят.
Красноярский чувствовал себя все более неловко.
— Это у князя Платона Александровича? — робко произнес он.
Ему хотелось узнать, какой это князь.
— Ну, да, конечно!
— А как его фамилия?
— Кого, князя? Ты не знаешь фамилии князя Платона Александровича? Да ты совсем из другого монда{Света (от фр. monde).} приехал, мой любезный!.. Ты не знаешь князя Зубова?…
Ваня покраснел, поняв, что, должно быть, очень стыдно не знать, кто такой князь Платон Зубов.
И Борзой стал объяснять ему, что князь Зубов теперь "в случае", что это — первое лицо во всей России, и что он, Борзой, у этого первого лица состоит в куртизанах, присутствует при его туалете и даже обедает иногда у него, и что сегодня не поспел к "туалету князя" потому только, что вчера долго засиделся в "клобе".
Ване чрезвычайно хотелось спросить, что такое «клоб», но он воздержался, боясь вызвать опять насмешку.
Наконец, Борзого одели, опрыскали духами, он вырезал маленькие кружочки из черной тафты и наклеил их один — на щеку, другой — на лоб.
Лакеи ушли.
Борзой, по-видимому, был совсем готов. По крайней мере, он, повернувшись пред зеркалом и присев, проговорил:
— Ну, вот и я!.. Теперь мне пора…
Вслед затем он протянул руку Красноярскому.
— Вы разве уезжаете? — спросил тот. — А я хотел просить вас, чтобы вы представили меня вашей матушке.
И Ваня покраснел до ушей.
До сих пор он избегал говорить Борзому «ты» или «вы» и старался составлять фразы безлично, но тут, к досаде своей, у него вырвалось это «вы», и он чувствовал, что так и впредь будет обращаться к этому господину, который, не обинуясь, «тыкал» его.
Борзой поднял брови и показал пальцем наверх:
— Туда? — проговорил он. — Туда я хожу только за деньгами… и всегда предпочитаю в таких случаях ходить один… Нет, уж ты презентуйся {Представься.} сам… Ах, кстати, — вдруг добавил Борзой, — у тебя есть деньги?
— Есть…
— Видишь ли, я вчера проиграл в карты… У тебя где деньги?
— У Захарыча, — смущаясь, произнес Ваня.
Такого разговора он уж никак не ожидал.
— Кто это Захарыч?
Ваня объяснил.
Борзой опять захохотал.
— И много? — спросил он.
— Двести рублей.
Борзой махнул рукой и, уходя уже, проговорил:
— Ну, мне надо тысячу!
Ваня только руками развел.
II
КУРТИЗАНЫ
В тот же день Борзой полетел к своим товарищам, таким же «петиметрам», как и он, и рассказал, что у него есть для них новинка, удивительная! Он описал Ваню Красноярского самым смешным образом, передавал в лицах его разговоры, неуклюжие манеры, описывал его деревенский костюм и говорил, что если они хотят посмеяться его "бономи и семплисите" {Наивности и простоте.}, то нужно поспешить, и он ручается, что этот «соваж» {Дикарь.} уморит их со смеха.