Горсть песка-12
Шрифт:
В результате все 24 пушки развернулись по- лермонтовски, на опушке, среди синеющих столетних елей, за восемь минут — на две минуты быстрее, чем «придворная» батарея на показательных стрельбах в Ворошиловских лагерях…
Комполка не стал дожидаться, когда появившиеся на дороге неизвестные танки проявят свою национальную или партийную принадлежность…
Бетонобойный, тупоголовый (это не оскорбление, а техническая характеристика) 25-килограммовый снаряд 53-Г-471, он знаете, предназначен для бетона высшей марки и закалённой арматуры…
А попав в башню 38(t) —
Конечно, взрыв всего 2200 граммов амматола — не самое эффектно смотрящееся зрелище…
Но немцев впечатлило. Одним снарядом — два танка…Впрочем, если танки идут колонной, по узкой дороге друг за другом, как говорят артиллеристы, «створясь»…
Опытные зольдатен, которые и ещё совсем недавно обогатили свой опыт встречей с зенитчиками, горохом посыпались с «Ганомагов«…Кто-то уже и «Засада, герр официр! Там их двое!» — прокричал…
А офицер и сам смекает- артиллерия, она без пехотного прикрытия не бывает…
Значит, бой будет долгий и тяжёлый…
Так и получилось. Полк стоял без малого целых два часа…
А Знамя полка — замполит вокруг своего тела обмотал и вынес. И ещё он повоюет, геройский 447-ой…И первый выстрел по проклятому Берлину- сделает именно А-19!
Одиннадцать часов две минуты. Лесная дорога вблизи местечка Пелишчи.
Тонкий, аристократический палец очень осторожно выбрал ход спускового крючка, курок сорвался с шептала- и оболочечная пуля калибра 7,62 — мм отправилась в недолгий полёт, закончившийся аккурат под передним срезом серой «рогатой» каски образца 1916 года…Носитель каски рухнул ничком, выплёскивая в указанный выше предмет содержимое своего черепа…
Однако стрелок, передёргивавший затвор, бывший знатный басмач «Чёрный» Абдулла Исфандияр-Оглы Абдулкаримов, был всё-таки недоволен: «Э-э, шайтан! Яман карамультук! Вот у меня дома, в Красных Песках — якши карамультук, Ли-Энфильд, одиннадцатизарядный…»
Однако выказанное недовольство (проистекающее, впрочем, от некоторой неосознанной нелюбви к товарам русской метрополии) не помешало ему отправить к Иблису очередного нехорошего человека…
Да, не в добрый для немецких оккупантов час спустился Абдулла с гор в посёлок Педжент за солью…Где был отловлен военкоматовским нарядом, оценен по возрасту в 18 лет (хоть было ему уже далеко за сорок), по малограмотности и общей дикости (хоть он закончил в своё время Асхабатскую гимназию с малой золотой медалью) признан нестроевым и определён в походный хлебозавод?48 подсобным рабочим…Очень помог бы Абдулле отмазаться паспорт или хотя бы военный билет- но ни того, ни другого у него отродясь не было…Да и что бы ему должны были записать
В армии, впрочем, Аблулле понравилось. Его кормили три раза в сутки, опять же- свежего хлебца в любое время отведать не возбранялось, даже в любом количестве…Работой особенно не загружали — а ту, что приказывали делать — исполняли его преданные нукеры…Ну, так получается- раз есть курбаши — так и нукеры появляются…А потом, показывали раз в неделю кино, на концерты водили и даже один раз цирк приезжал…Единственное, о чём жалел Абдулла- так об отсутствующих Зухре, Лейле…ну, Вы поняли…особенно без Гюльчатай скучал.
Впрочем, жизнь Абдулле изрядно скрашивали вольнонаёмные работницы Оксана, Марыся, Наталка…ну Вы поняли…особенно Настасья помогала.
Когда направлявшийся к Кременцу хлебозавод пристроился в хвост артиллерийскому полку, Абдулла сидел на облучке походной печи и тянул бесконечную, как родные Пески, песню без слов…До него конечно, доходили слухи о какой-то войне кого-то с кем-то…впрочем, его это мало касалось…
Увидев, что артиллеристы разворачиваются к бою, и.о. начальника (сам начальник хлебозавода 14 июня с массой других командиров по приказу командующего ЗаПОВО Павлова убыл в отпуск), старшина Васьков быстро смекнул, что на его лошадках от танков не ускачешь.
Поэтому он усадил своих вольнонаёмных барышень на опорожненную повозку и приказал им уезжать на юг…
А сам стал укладывать в цепь свою нестроевшину…Пять карабинов на десять человек.
Когда с интересом интуриста наблюдавшему за всей этой суетой Абдулле обратился старший из туркменов — мол, муаллим, что нам делать? может, предоставим гяурам самим между собой разбираться? — тот всерьёз задумался…
А потом изрёк: «Мы жили в доме гяуров. Мы ели их хлеб и соль, мы пили их воду. Достойно ли правоверного быть неблагодарным? В бой, воины Пророка! И пускай девственные гурии в раю напоят храбрецов медом и молоком! Аллах акбар!!»
А может, всё дело было в том, что Абдулла очень долго, целых десять лет, ни с кем не воевал и очень по любимому делу соскучился? В конце концов, он воин, а не дехканин…И никогда не собирался жить вечно.
Сейчас, в этот миг, Абдулла чувствовал, что приближается к Садам Пророка…Пушки урусов под ударами с неба замолкали одна за другой, пока не замолкли совсем, а когда бомбёжка затихала — появлялись чужие аскеры и тогда его воины один за другим уходили к Мосту Замзам, который острее клинка для грешников- и шире Пустыни для павших в бою шахидов. Пока не ушли все. Иншалла.
Хуже всего, что у него кончались патроны…
Когда в грудь Абдуллы впилась первая пуля, он только зарычал…Рано ему умирать! У него ещё оставались три патрона! Но карабин выпал из ставших непослушными рук…Кысмет.
Когда перед глазами «Чёрного» Абдуллы показались чужие, с укороченными голенищами сапоги, он из последних, тщательно сбережённых сил рванулся вперёд и вцепился своими белоснежными, молодыми зубами в чужую икру- жалея лишь о том, что он — не кобра…
«О-оо, Майн Готт, азиаты…Wild-Division!»