ГОРСТЬ СВЕТА. Роман-хроника Части первая, вторая
Шрифт:
— Уконтропупить? Позвольте, я женатый человек...
— Бросьте, Вальдек! Вы — на службе революции, Вальдек! Наши оперативные дела не касаются ни семейных, ни сердечных обязанностей, поскольку мы исполняем государственные. Война, наша война — все спишет. Жена про это ничего не узнает, это ее не коснется. Повторяю: тут служба и приказ! Я вам приказываю — эту шведку...
Последовало грязное матерное словцо.
— Знаете, Иоасаф Павлович, служба — службой, но даже при наших с вами служебных отношениях я требую давать указания не по-скотски. Задача овладеть женщиной — не самая простая. Она требует хотя бы симуляции определенных чувств и эмоций, не совместимых с вашими словечками. Я вам не жеребец, а вы мне — не конюх! Женщина, о которой идет речь, умна и, как мне кажется, скорее доверчива, чем коварна. Кроме того, она жена очень крупного и важного для нас человека. Поэтому прошу вас доложить Максиму Павловичу мои соображения и получить от него прямое указание: добиваться ли мне этой связи. Одного вашего распоряжения мне, признаюсь, мало!
— Х-о-р-р-о-ш-о! — глаза Зажепа сделались как у киплинговского Нага [97] . — Приказ Максима Павловича вам будет. Но, Вальдек, тут ваш последний шанс. Эту Юлию мы поджидали давно. И догадываемся, с какими заданиями она явилась. Так вот: если вы и на этот раз вытянете пустой номер, как с московскими немцами, то докажите мне, что пришли к нам не с целью помочь стране, или, как выражались, быть острием кинжала, а с обратным намерением: запутать и дезориентировать органы советской разведывательной службы! Это, Вальдек, не пустые слова! Вы сами понимаете, какова будет ваша учесть, если задание сорвется!
97
Наг — кобра из рассказа Р. Киплинга «Рикки-Тики-Тави».
— Иоасаф Павлович! Извольте раз и навсегда прекратить политику кнута и пряника! Вы смешны с вашими угрозами Я настаиваю, чтобы мне был дан другой руководитель! С вами у нас ничего не получится, так и передайте Максиму Павловичу. Не знаю, с кем вы работали, но уверен, что лишь с запуганными, трусливыми и нестойкими людьми. Мне кажется, что вы нисколько не верите в завет Дзержинского о людях с чистыми руками! Я не уверен, что вы сами относитесь к таким людям! Передайте Максиму Павловичу о моем отказе работать с вами. Пусть он позвонит мне на работу! Во всяком случае сюда, в эту вашу квартиру, я более не приеду! Тот, кто вас заменит, пусть назначит новое место и время встречи. Передайте, что пока я продолжу уроки, но иметь дело с вами больше не намерен.
Мельком, пока шел через проходную комнату из кабинета Рональд увидел бледное женское лицо и маленького ребенка, похожего на Зажепа. Наверное, женщина эта привыкла, что муж ее орет на посетителей. Явление противоположное ее очень смутило.
Глава двенадцатая. НЕ ИУДИН ЛИ ГРЕХ?
1
Женщина эта становилась ему все более необходимой, желанной, своей, неотвратимой. И она привыкла к нему. Знала его привычки, ждала нетерпеливо, встречала в легких, просвечивающихся платьях, поила, кормила, целовала, гладила ему руки еще во время урока, под конец занятий пересаживалась на широченную застеленную тахту, просторную как футбольное поле... Квартиру эту она сняла у друзей, уехавших в Сибирь на полгода.
Однажды, утомленные и разомлевшие от июльской жары и бурных ласк, они сидели, обнявшись, на этой тахте, разметав постельное белье. Попивали сухое винцо, пока на кухне грелся чайник и бифштекс для Рони.
— Есть у меня к тебе маленькая, но деликатная просьба, — устало сказала любовница. — Деликатная потому, что попросил меня об этом... наш военный атташе.
Роня насторожился, но не подал вида. Военный атташе — это, в его представлении, откровенный, официальный разведчик, имеющий дипломатический иммунитет, пока не провалится на попытке добыть нечто официально запретное. Иметь дело с военным атташе — значит быть причастным к его делишкам! Неужто она и в самом деле... с начинкой?
Он с беспечным видом продолжал обнимать ее, но внутри все словно напряглось. Ее шелковистая, очень нежная кожа стала вдруг противной ему, лицо — чужим и ненужным, голос — лживым и обманным. И в один миг — он понял, что спал с ней и мог ласкать ее, только доверяя ее дружеским чувствам к себе и всем русским людям. Если же она и впрямь враг — никакая необходимость не заставит его даже дотронуться до нее. Оказывается, оперативные, служебные задания такого рода он совсем не сможет решать. Вероятно, это еще увеличивало его вину перед Катей. Все это неслось и крутилось в мозгу, и руки делались липкими Собственный голос ему уже казался фальшивым:
— О чем же он просил тебя?
Уже становилось трудно скрывать быстро нараставшую неприязнь к возлюбленной. И как потянуло домой, к Кате! Зачем он здесь, на этой тахте, с какой-то чужой и нечистой бабой!
А Юлия, не замечая в партнере никакой перемены, уточнила просьбу.
— Понимаешь, ему очень нужна... фотография одного русского танка.
Роня испугался, что она различит, как тяжело бухнуло его сердце. Вот оно что! Значит, прав не Рональд Вальдек, а его руководитель, Иоасаф Павлович. Лоб горел, спина холодела, немели пальцы. Неимоверный стыд душил горло, сдавливал горло... Шпионка! Вражеская лазутчица... А ты, Рональд Вальдек, простофиля и нюня! Сколько нежности отнял, украл у Кати ради этой.» Но служба — так служба! Сразу ли делать вид, будто ради твоих прелестей Родину продам? Нет, надо сперва поломаться, дать себя уговорить, цену набивать...
А вслух, не глядя ей в глаза, тихонько ослабляя объятия:
— Какого танка? Я ведь не военный и таких фотографий у меня нет. Кроме того, ты ведь знаешь, что это — темное и опасное... нечистое дело.
— Нет, нет, не думай ничего дурного. Что ты! Разве я толкнула бы тебя на противозаконное действие! Однако фотоснимок очень нужно достать. Ты спрашиваешь, какого танка? Того, который шел на последнем майском параде в самом конце... Это новый танк, наверное, последней конструкции. Но поскольку его вывели на парад, он уже не может считаться особенно секретным, правда милый? Поэтому уж ты постарайся, мой дорогой, достать такой снимок.. Тут, может, окажется подходящий кадр у ваших газетных фоторепортеров, что снимали парад? У них, наверное, можно будет за не очень высокую цену купить такой снимок. Мне очень важно задобрить этого атташе. Он, кстати, старый друг моего отца.
— Твой отец был военным?
— Да, военным. В чине генерала. Теперь уже в отставке. Он с нашим атташе вместе кончал военную академию.
— А зачем ты так хочешь задобрить его?
— Он может помочь моей следующей поездке. Мне хочется в Китай.
— Что ты там собираешься делать?
— Гнаться за сенсацией во имя собственной журналистской славы. Представляешь себе в «Стокгольме дагбладет» серию очерков от собственного корреспондента Юлии Вестерн? «Из партизанских районов Китая». Беседа с Чжу Де или Мао Цзэдуном, а? Полевые будни восьмой армии, стычки, хитроумные тактические уловки... Это уникальный материал! Жаль, конечно, что я маловато смыслю в военном деле, да уж как-нибудь. Вот куда бы махнуть нам с тобою вместе! Подышать настоящим революционным романтизмом! Разве это невозможно? Если очень захочешь — убеждена, что сможешь уговорить свое Учреждение или какой-нибудь печатный орган — газету, журнал, издательство — послать тебя на годик в Китай! Будем там делать мировую революцию и... любовь.
— Но при чем тут военный атташе?
— А при том, что именно он-то и может поддержать мое ходатайство, может даже прямо рекомендовать мою кандидатуру для командировки, если я внушу ему деловое доверие. Ты понимаешь, такое предприятие, как посылка корреспондента в Китай, даже для большой газеты трудновато. Тут надо привлечь еще какие-то заинтересованные стороны. Вот, например, военные или коммерческие. Ведь корреспондент может попутно поработать еще в какой-нибудь области, это даже прибавляет ему подчас веса. Можно подумать также и о нескольких заданиях для печати, то есть сочетать работу для большой газеты, скажем, со специальными заданиями профессионального порядка, ну, там, женского журнала, военного вестника и т. д. Понимаешь? Потому мне и важно заслужить одобрение этого старого атташе — он все время сотрудничает с военной прессой. И он к тому же друг отца. Пусть увидит хоть в каком-то пустяшном деле мое усердие.