Горсть тепла для тебя
Шрифт:
и не важно даже имя,
и пускай мы не знакомы…
У любви свои законы:
раз обрушилась лавиной,
значит, чуда жду большого.
ТОМИТЕЛЬНОЕ ЛЮБОВНОЕ
Лебединая песня
Ты – свет среди полночной тьмы,
ты – моя песня лебединая,
попавшая в сачок рутины.
Из круговерти кутерьмы,
из будничных и серых дней
дарована.
Иль с барского плеча красивый жест:
«На! – счастье принимай и пей».
И делаешь глоток… Но грех…
Принять иль нет? Как «быть или не быть».
А хочется одним теченьем плыть,
гореть с тобой в одном костре.
Ты – боль мечтаний и надежд,
утраченных и обретенных вновь,
Пришедший из счастливых, вещих снов.
Ты – талисман и амулет.
Летнее отступление
«Было» (Ю. Морозова)
Спешной поступью шествует осень,
отбирая красу у деревьев,
бьет дождями в истерике оземь,
чтобы летнее смылось томленье,
и грохочет раскатами власти,
отправляя летающих в ссылку,
разрывая сердца на запчасти,
те, что летом зажглись слишком пылко,
у которых не зажили раны,
что взирают на осень уныло.
Им бы чуточку, каплю бальзама,
но, увы, – все прошло. Было, было…
Колдовская каша
Колдунья заварила «кашу»
любовную. По шерстке глажу
с ее обманчивой подачи
себя, его, а стоит ли?
Ведь знаю, будет все банально,
коль виртуальность нереальна,
как одноразовый стаканчик.
Вот… только сердце защемит.
Что раз упало, то пропало.
Ищи хоть с поднятым забралом,
и толку нет от медитаций.
Свищи, кричи до хрипоты…
Без пользы глупые страданья,
смешны полночные стенанья,
беспочвенны извне советы —
муляж вселенской пустоты.
«Учиться заново сподручней, —
брюзжит душа, – товар-то штучный.
Коль истина в грехах погрязла,
очиститься спеши в Эдем.
А слушать никого не надо,
достаточно с тебя и сада.
Спеши. Остались только крохи,
дают бесплатно – насовсем».
И грезится, что это счастье,
и сердце рвется вмиг на части,
последнее кидаешь нА кон
в надежде на солидный куш.
Но все обыденно и просто —
то «мысли-осы строят гнезда».
А счастье? Да в другом вагоне
проводит сверку мнимых душ…
Подполье
Когда ниже плинтуса сырость, темень – ни зги не видно,
пусть даже ты не один, а в компании с насекомыми,
уже не спасут четыре бочки, в которых крепленые вина,
и смысла нет ничего себе доказывать. Есть аксиома.
И иксы с игреками становятся вялыми пьяными паяцами,
а знак равно превращается скоро в знак бесконечности,
не вдруг вербальность ощущается на горле пальцами
собственными – пошлая, жалкая в своей безупречности.
Тогда проклинаешь склеп, в который влез по доброй воле,
и ненависть ко всему живому становится маниакальной,
навязчивой идеей фикс – родной до колик и кровной до боли.
Волей-неволей вживляешь свой фантом в бытовые реалии.
Правда, здорово? Из подполья есть выход, и даже не один.
А точку ставить никогда не поздно и совсем не обязательно,
есть другие знаки препинания. Кстати, а лечением амнезий
занимаются, как правило, друзья —
по доброте душевной и бессознательно.
Улей
Я – тварь, летающая, пчелка,
в трудах, заботах целый день.
Мне не положен бюллетень,
лишь к вечеру в свою светелку
влетаю я почти бескрыла,
устав от будничной борьбы,
сбежав от матушки-судьбы.
И иногда веревка с мылом —
простое вроде бы решенье,
на видном месте, как исход,
лежат, но знаю наперед
святое их предназначенье:
прибавить мук, посеять страхи,
меню навязчивых идей,
что лезут изо всех щелей…
Я не боюсь. Готова к драке.
Два дня, не более, унылость,
по комплексам два раза: «Пли!»
И от хандры остался всхлип,
пусть даже попаду в немилость
к самой себе. Себе – не враг я?
Конечно, нет.
Моим врагам
<