Горячая афера
Шрифт:
— Я хочу узнать тебя настоящую, — прошептал он, словно угадав мысли, но мошенница хитро улыбнулась, чуть отступила и, перехватив доменуса за руку у талии, потянула к себе.
— Меня настоящую… даже я уже помню плохо… — отшутилась она.
— Скажи хоть: Лексия — твое настоящее имя?
Он подчинился нежному, но настойчивому давлению пальцев, шагнул в ванну и сразу же опустился в густую пену, потянув Лексию за собой. Мошенница не сопротивлялась и, устроившись спиной к Таниру, с удовольствием откинулась на его широкую грудь. Сорочка сразу же намокла, и мошенница пожалела, что пена не позволяет увидеть, как тонкая ткань льнет
— Так что с именем? — не отставал доменус. Его пальцы нежно ласкали грудь, поглаживали и сжимали.
— Конечно же оно ненастоящее! — Смешок вышел почти искренним. — Настоящего не знает никто.
— Даже ты сама?
— Никто, кроме меня, — поправилась мошенница. — Но имя Лексия я люблю, оно со мной много лет. Мой прежний любовник не знал и его.
— То есть мне ты оказала честь? — В голосе Танира прозвучало самодовольство.
— Ты сам себе ее оказал. Я же не говорила, как меня называть… — Мошенница выскользнула из объятий и, встав на колени, развернулась к доменусу лицом.
Пена стекала по плечам и по едва прикрытой намокшим кружевом груди. Глаза Танира потемнели от страсти, и он потянулся вперед, но Лексия не позволила, несильно оттолкнув его к бортику ванны. Капнула на ладони ароматическое мыльное масло, пахнущее жженым сахаром, медом и корицей, и начала медленно, скользящими движениями наносить его на шею, плечи и грудь доменуса. Ладони поглаживали разгоряченную кожу, чувствительные подушечки пальцев даже покалывало. Лексия чувствовала, как тело отзывается на ее прикосновения, и таяла сама, словно попавшее в воду мыло. Руки скользнули под воздушную пену, прошлись по бедрам, поднялись чуть выше и обхватили возбужденную плоть — горячую и пульсирующую. Пробежались вверх, не столько лаская, сколько изучая.
— Ты хочешь свести меня с ума? — хрипло простонал Танир и откинулся на подголовник, прикрыв глаза.
— Хочу остаться в памяти, — не согласилась Лексия и плавно переместилась ближе, обхватив бедра сидящего мужчины коленями и прильнув к влажному, скользкому от масла, телу.
На губах доменуса застыла едва заметная улыбка, тени от длинных темных ресниц падали на скулы, а поза была расслабленной. Он предоставлял Лексии право действовать самой. Она медленно наклонилась и поцеловала. Долго, глубоко, со вкусом. Проникла языком между расслабленных губ, провела по верхним зубам, подразнила, сжимая лицо в ладонях и чувствуя подушечками пальцев колючую щетину, но переходить к решительным действиям не спешила. Ей нравилось играть. Слушать убыстряющееся дыхание и ловить губами стоны.
Она действовала в своей обычной манере. Дразнила, завлекала и заставляла терять самообладание. Поцелуи становились жестче, болезненнее и откровеннее. Танир приподнялся, скрестил руки у мошенницы на спине, провел ими вниз к ягодицам и неторопливо скользнул глубже, туда, где огненным сгустком пульсировала дремлющая страсть. Он тоже умел дразнить и делал это настолько умело, что Лексия сдалась и умоляюще прошептала:
— Иди сюда…
Острое желание пробежало по позвоночнику, заставило изогнуться и застонать, принимая мужчину в себя. Хотелось двигаться быстро и резко, но приходилось подчиняться издевательски-медленному ритму. Теперь дразнил Танир, заставляя вцепляться в плечи, кусать губы и судорожно вздыхать, чувствуя глубину проникновения.
Изощренный, сводящий с ума танец увлекал. Лексия растворялась,
Мошенница выгнулась, плавно повела бедрами, как в древнем, словно мир, танце солидадских наложниц, и со смехом поцеловала Танира, поймав сорвавшийся с его губ рык. Еще одно провокационное движение — мягкое, плавное, волнующее — и мужчина сдался, отбросил контроль и сжал мошенницу в стальных объятиях, притягивая ближе, входя так глубоко, что, казалось, пронзит насквозь.
Всхлип превратился в крик, волна наслаждения смела, закружила в водовороте, из которого невозможно вынырнуть. Лексия почувствовала, что растворяется в собственном, не поддающемся контролю желании. Ее гортанный крик слился с низким мужским рыком, обнимающие руки превратились в тиски, и мир перестал существовать.
Потом была мыльная пена, ласкающая усталое тело, ароматическое масло и холодное игристое вино с клубникой. Вода почти остыла, но это перестало быть важным. Лексия откинулась на подголовник, рыжие волосы разметались по плечам, а на губах застыла отрешенная улыбка.
— Как ты умудряешься быть красивой в любой маске? — поинтересовался Танир. Мошенница чувствовала его взгляд сквозь прикрытые веки. — И как можешь держать ее постоянно? Это же сложно.
— Маска… она… — Мошенница задумалась. — Она не на лице, она в душе. Если я не готова открыться, маска все равно будет защищать меня едва заметным пологом. Для этого не нужно прилагать усилия. А что? — Лексия приоткрыла один хитрый зеленый глаз. — Боишься, что без маски я страшная, как сама смерть?
— Даже не знаю… — Танир усмехнулся в ответ и нежно провел под водой по шелковой коже ноги Лексии. — Мне кажется, ты не можешь быть страшной.
— Правильно. — Мошенница довольно улыбнулась. — Базовые черты лица, строение черепа — все это изменить почти невозможно. Мое умение — это макияж или театральный грим, не больше. По сути, я всегда одинаковая. Только большинство людей не в силах этого заметить.
Холодное игристое вино было великолепным, клубника — кисло-сладкой и ароматной, а вечер определенно удался. Поэтому Лексия была расслабленна и склонна к откровенности. Она рассказала больше, чем обычно, и, как ни странно, не жалела об этом. Информация была личной, но не угрожала ничем.
Мошенница и сама не знала, почему никогда и никому не рассказывала о масках и магии. Наверное, не было того, кто бы ее выслушал. Да, ее желали, обожали, преклонялись. Она чувствовала себя богиней — далекой, недоступной и без недостатков. Сейчас же она ощутила себя живой женщиной. И это оказалось неожиданно приятно. Даже то, что маска давно сползла, ее не волновало. Ведь Танир же об этом не знает. А то, что глаза чуть зеленее, волосы немного ярче, так любая женщина, желающая понравиться мужчине, пользуется косметикой. Лексия не считала, что должна стать исключением.