Горячая точка
Шрифт:
— Что за комиссия?
— Хрен ее знает. Мы их не видим. Они раз в три месяца приезжают. Так срочную службу сразу в казарму загоняют порядок наводить.
— Они хоть раз заходили?
— Один раз зашел генерал. Посмотрел от дверей, повернулся — и все, с концами.
— Понятно. И что было дальше?
— Дальше комиссия уехала, я заступил на КПП, стою. А часа в три ночи выезжает Игорек. Скалится, падла. Получил, говорит? Не суй нос не в свое дело — без носа останешься. Тут я и вспомнил: комиссии эти
— Ты все три раза стоял, когда он выезжал? — спросил Сергеев, захваченный рассказом парня.
— Нет. Мы парами тут вахту несем. Раз попало, что не наша смена была. Но Игорек выезжал, точно.
— Откуда ты знаешь?
— Так спим-то все вместе. Я ночью в туалет встал, а у него койка застелена. А утром смотрю — спит. Все по подъему вскакивают, а он дрыхнет. Мы, в смысле, «старые», ну, то есть... — солдат запнулся.
— Я понял, — ободрил его Сергеев, — продолжай.
— Ну, короче, пошли мы к дневальному. Слышь, говорим, что за х... фигня, в смысле. Почему «старые» полы моют, а «зверь» дрыхнет, как будто на дембель через неделю собрался? А он отвечает: ротный приказал не будить. У него выезд был. У Секаева, в смысле. Под утро только вернулся. Ну, думаем, ни хрена себе, порядочки в армии стали. Если так пойдет, то мы им скоро еще и «дэпэ» вечером начнем носить, «сказку» на ночь рассказывать, сигаретки «шкулять».
— Сказку? — усмехнулся Сергеев.
— Ну да. Так называется. Вроде стиха такого перед отбоем.
— Ну понятно. Так, и.что же дальше было?
— Стою я, значит, вечером. Выезжает. Я ворота открыл, хрен, думаю, с тобой, чучело. Власть вот переменится, тогда и поговорим. Он уехал, возвращается часа через четыре. К подъему ближе. Я, значит, присматриваюсь. А у него в протекторах — глина. Тут карьер брошенный недалеко, видать, туда ездил. Колеса обтер, а из протекторов грязь не стал выковыривать. На это ж времени нужна куча. Да и незачем. Если бы я голоса эти не услышал, в жизни бы присматриваться не стал. Какое мне дело, куда он там ездит.
— Увидел ты глину и что? — задал Сергеев очередной «наводящий» вопрос.
— Да, так, значит, увидел я и думаю: а чего он на этом карьере делал со своей продуктовой колымагой? Да еще так долго.
— Так?
— Я Игорьку, ясное дело, ничего не сказал, а сам в следующее дежурство взял лопату, которой мы мусор убираем, сменщика поставил и трусцой туда. На карьер, в смысле. Здесь, если лесом, километра два, не больше. Бегом — минут десять. Луна полная была, видно хорошо. Смотрю — следы грузовика. Да свежие такие. Я по ним до конца и дошел. Приметил, где он останавливался, лопату наперевес и вперед.
— И что ты нашел?
Солдат оглянулся, по привычке, видимо, и сказал шепотом:
— Труп мужика какого-то. Игоряша его неглубоко зарыл, земля мерзлая была.
— И что ты сделал?
— Закопал обратно и на КПП пошел. А что было делать? Они бы меня убили, вздумай я рот открыть.
— Поехали, — приказал Сергеев водителю и вновь повернулся к солдату: — Давай, показывай дорогу к этому карьеру. Потом поедешь с нами в Москву и там все изложишь. В письменном виде. Подробно.
— Ага, хорошо.
«Волга» нырнула в темноту. А следом за ней из ворот части выкатились два грузовика с погашенными огнями.
Поворот к карьеру находился совсем недалеко, буквально в сотне метров от шлагбаума. Узкая прогалина между деревьями, разбитая донельзя. Колею размыло, и теперь она меньше всего была похожа на дорогу. Скорее на грязевую реку, тянущуюся куда-то между густым кустарником и соснами. «Волга» провалилась в нее до самых крыльев. Сбавила ход, поползла медленно, осторожно, гоня перед собой коричнево-бурую волну. Минут через десять, преодолев громадную лужу, свернули вправо и спустя еще пять минут выехали к карьеру.
Очевидно, работы здесь прекратились очень давно.. На глинистых склонах вовсю росла трава. Плавный спуск вел вниз, к отвесной стене.
— Это там, — указал солдат.
— Поехали, — Сергеев посмотрел на водителя.
— Застрянем же, — ответил, тот. — Глина, скользко. Движок не вытянет.
— Поехали, говорю.
«Волга», притормаживая, спустилась вниз.
— Здесь, — кивнул солдат. — Точно, здесь. Я хорошо запомнил.
Сергеев открыл дверцу, выбрался на улицу, огляделся.
— Мрачноватое место, — наклонился к кабине. — Лопата есть?
— Откуда? «Фомка» есть. Грязь расковырять хватит.
— Давай.
Водитель достал из багажника ломик и, матерясь, принялся разгребать ею грязь. Минут через десять он вдруг вскрикнул и отступил испуганно. В следующий момент схватился за сердце и засмеялся нервно:
— Тьфу, твою мать, напугался. — Водитель повернулся к солдату, посмотрел на него внимательно: — А я-то, честно говоря, думал, что ты заливаешь, паря.
Сергеев опустился на корточки. Из-под подтаявшего глинозема проглядывали рука и лицо. Оперативник ухватился за руку, потянул. Мужчине было лет сорок. Старая военная форма, широко открытые глаза, забитые землей, распахнутый в немом крике рот, пальцы, сведенные судорогой, украшены многочисленными наколками.
Сергеев внимательно осмотрел руки мертвого и задумчиво сказал:
— Зэк. Они использовали для своих экспериментов уголовников. — Он поднялся, отряхнул ладони. — Или бомжей. Все ясно. Поехали отсюда. Надо вызывать следственную бригаду, составлять протокол.