Горячие точки
Шрифт:
Многие бойцы «мусульманского батальона» плохо владели русским языком да и, вообще, видимо, не в ладах были даже с арифметикой. Каждый день в городке назначался пароль.
Например, сегодня пароль – цифра «семь». Патруль, видя в темноте кого-то, спрашивает: «Стой, кто идет?» и говорит «четыре!». А человек должен ответить: «три» («три» плюс «четыре» – получается «семь»).
Однажды глубокой ночью мы сидим, играем в «кинга» и слышим из палатки:
– Стой! Кто идет, да? Чатырэ!
А в ответ:
– Сваи, да! Сэм!
– Харашо, прахади, да!
Все на секунду притихли,
– А какой сегодня пароль? – спросил кто-то.
– «Семерка»!
Мы так и грохнули от смеха. Ну и охраннички! Так всех порежут, а они и не заметят!
А как-то однажды вечером вдруг поступила команда:
– Тревога! В ружье!
Мы надели каски, подхватили автоматы, ввинтили в гранаты запалы и выскочили на улицу. Озабоченный Титыч бегом повел нас к двум УАЗам. Мы забились в машины и куда-то помчались. За нами пылил еще крытый грузовик с нашими ребятами.
По дороге Титыч объяснил, что на взлетной полосе диверсия: кто-то вырубил все сигнальное освещение и наш транспортник чуть не грохнулся в темноте.
Мы промчались по проселку и наконец выскочили на бетонку аэродрома. Здесь действительно все было темно.
Вдруг кто-то крикнул:
– Вон там! Мужики! Вон, слева кто-то шевелится!
Мы почти на ходу выпрыгнули из машин и увидели слева несколько фигур, которые воровато копошились у каких-то ящиков.
Увидев нас, неясные в темноте фигуры метнулись в разные стороны, пытаясь скрыться.
– Не стрелять! – крикнул Титыч. – Брать живьем! Короткий рывок. Одного догнали и сбили с ног. Тут же прихватили и второго. Пойманные пытались вырываться и что-то кричать. Мы решили, что они криком хотят предупредить возможных сообщников, поэтому заткнули им рты тряпками, найденными в машине, быстро связали и бросили на пол «уазика».
Когда их вязали, один, тот, который покрупнее, здорово брыкался, и Титыч очень ловко саданул его сапогом под копчик. Злоумышленник тут же задохнулся от боли и обмяк.
Мы в темпе обежали окрестности, но, насколько можно было видеть в кромешной темноте, вокруг вроде бы никого больше не было. Внезапно на взлетно-посадочной полосе вспыхнули огни.
– О! Загорелись! – воскликнул кто-то из ребят.
– Все. Поехали, там с ними сейчас разберемся... – садясь на переднее сиденье УАЗа, удовлетворенно проговорил Титыч. При этом он обернулся назад и погрозил лежащим под ногами пленникам:
– У-у-у! Гады такие!
Злоумышленников мы отвезли в капониры, и Титыч остался там разбираться с ними, а мы возвратились в нашу палатку.
Минут через пятнадцать вдруг прибегает Титыч, очень взволнованный и вроде бы как смущенный чем-то, и с ходу:
– Ребята, у кого водка осталась, дайте бутылку взаймы! Я потом отдам!
Народ притих, друг на друга поглядываем: водку-то всю давно уж выпили.
– Ребята, может, у кого осталась! Очень нужно! Смотрю, один из наших полез в рюкзак, достает бутылек.
– Вот, Александр Титович! Если уж так надо – берите! Это я на свой день рождения приберег, хотел ребят угостить.
– Вот хорошо! Ну ладно, я побежал!
– Александр Титыч, а что случилось-то? Титыч замешкался у входа, повернулся и говорит:
– Перестарались
Часа через два мы с Володей Быковским пошли прогуляться перед сном. Когда мы проходили мимо капониров, до нас донеслось нестройное пение. В холодном декабрьском воздухе пыльной Баграмской авиабазы, в самом сердце Афганистана диковато было слышать:
...Если б знали вы-ы-ы,Как мне дороги-и-иПодмоско-о-вные ве-че-ра-а-а!Судя по чувственной выразительности исполнения и тональности голосов, певцы крепко поддали. Мы с Володей переглянулись и заулыбались: было и без слов понятно, что Титыч помирился с начальником авиабазы.
А самолеты из Союза все прибывали и прибывали...
С очередной волной к нашей группе добавилось еще несколько человек. Среди них Саша Звезденков, оказавшийся братом моего однокурсника по Высшей школе. Саша мне рассказал, что здесь затевается очень серьезное дело со стрельбой и кровью. И что в Центре многие сотрудники заранее отказывались сюда ехать. Один даже специально пошел на медкомиссию, чтобы доказать, что у него плохое здоровье и что его нельзя посылать на войну. Врачи дали заключение, что здоровье у него хорошее и что ехать можно. Тогда этот ухарь раздобыл где-то медицинскую справку о том, что у него на ногах плохо растут ногти, и сумел доказать, что с таким недугом его нельзя посылать в регионы с жарким сухим климатом. Комедия, да и только!
Когда я в очередной раз вышел из палатки прогуляться перед ужином, то обратил внимание на то, что ситуация вокруг капониров сильно изменилась. Небольшая площадка у входа оказалась огороженной колючей проволокой, над входом на кольях была растянута маскировочная сетка.
Я подошел поближе и увидел, что на площадке прогуливаются несколько человек в длинных солдатских шинелях без хлястиков. Одна из фигур показалась мне знакомой. Е-мое! Да это же Сарвари! Точно! Асадулла Сарвари собственной персоной! А кто же с ним еще? Ага! Вон маленький Гулябзой! Шепчется с каким-то мужичком среднего роста с очень темным лицом и толстым горбатым носом, который делал его похожим на тапира.
Я тогда еще не знал, что человек, похожий на тапира – Бабрак Кармаль, будущий президент Афганистана! Именно в тот день его и костяк будущего правительства Афганистана на одном из наших транспортных самолетов привезли в Баграм. Их сопровождали бойцы тогда еще мало кому известной группы «А». Даже мы тогда не знали о существовании этой группы, которую впоследствии будут называть «Альфой».
Тут Сарвари всмотрелся и узнал меня.
– О! – воскликнул он, – а ты уже здесь! А ребята ваши тоже здесь?