Горячий босс. Без сахара
Шрифт:
Услышав вопрос, Алена смутилась и не сразу нашлась, что сказать. Наверное, первый раз в своей жизни.
— Ну… вы понимаете… — щеки ее порозовели, а глазки уткнулись в пол, прямо под ноги начальнице. — Я же подумала, что это вас здорово расстроит. Раз уж он уехал, и вас с собой не взял, значит, у вас… как бы… не все получилось… то есть, совсем ничего не получилось…
Катерина кивнула. Она верила, что Алена действовала из самых лучших побуждений. Ведь наверняка испытывала невероятные муки, столкнувшись с необходимостью скрыть
— Ладно, — согласилась Катерина. — На самом деле это не так уж и важно, — она постаралась придать лицу равнодушное выражение, — Есть что-то еще, что ты решила мне не рассказывать?
— Извините, — с искренним раскаянием ответила Алена. — Больше ничего… А! Вот еще! Накануне отъезда Максим Викторович заходил в ваш кабинет, сказал, что ему нужно взять какие-то документы.
— Так что же ты молчала! — взвилась Катерина. Она рванула в свой кабинет.
— Так это же он по работе, а не…. — донеслось до нее из приемной.
Но Катерина точно знала: по работе Максиму Викторовичу в ее кабинете делать было нечего. Не существовало у нее документа, который пригодился бы ему в его сибирском филиале. А значит…
Она бросилась перебирать документы, сложенные на столе. Как и ожидалось, все они были на месте, и лежали в том порядке, в каком она их и оставила. Один за другим она распахивала ящики. И там все было в идеальном порядке.
То, что она искала, нашлось, конечно, на столе. На самом видном месте красовался конверт, которого здесь точно раньше не было. Адреса на нем не значилось, имени отправителя тоже. Но и без этого Катерина точно знала, от кого это послание.
40
Катерина нетерпеливо разорвала конверт и уставилась на листочек, испещренный четким уверенным почерком. Максим написал его от руки, и в этом было что-то очень трогательное и интимное. Девушка представила, как он сидел, склонившись над листком, и тщательно обдумывал каждую фразу. Рукописи — дело ответственное, они не дают возможности незаметно исправить ошибку.
Она развернула аккуратно сложенную бумагу и приготовилась читать. Но не тут-то было!
— Я все-таки приготовила вам кофе, — на пороге показалась Алена. — Извините, конечно, но выглядите так, как будто вам надо хорошенечко взбодриться.
— Спасибо, — растерянно произнесла Катерина. — Оставь на столе.
Она попыталась спрятать письмо за спину, но не успела. Алена уже успела заметить в ее руках бумагу, и ее личико приняло самое заинтересованное выражение. Даже нос, кажется, немного удлинился. По всему было понятно: она чувствовала, что ее начальница теребит в руках что-то ну очень интересное.
— Вам сейчас, наверное, не до работы, — произнесла она осторожно. — Может, помочь чем-то?
— Нет, Алена, идите к себе, — Катерина чувствовала себя, как чайник, который вот-вот закипит.
Секретарша бросила на нее обиженный взгляд, но, так и не придумав повод задержаться, вышла.
Катерина опустилась за стол. Запах кофе уже распространился по всему кабинету и навевал воспоминание о том дне, когда она пришла на работу в спортивном костюме, и Максим собственноручно готовил его для нее. Сейчас за чашку этого напитка она была готова отдать все на свете.
Она положила перед собой письмо и тяжело вздохнула, как ныряльщик перед рискованным погружением в самую пучину моря. Страшно подумать, от этой бумажки зависело все ее будущее.
«Здравствуй, Катерина», — прочитала она, и сердце ее тревожно забилось. Обращение было официальным, и это вряд ли предвещало что-то хорошее.
«Мне многое нужно было тебе сказать, но ты не захотела слушать. Я тебя не виню. Это твое право — решать, какого человека ты хочешь видеть рядом. И если статус для тебя в приоритете — это тоже твое право. И все-таки просто уехать и ничего не сказать было бы неправильно».
На глаза Катерины навернулись слезы. Значит, он все-таки считает ее обманщицей. Женщиной, которая способна играть с чувствами других ради денег, карьеры, власти. Дрожащей ладонью она вытерла соленые капли и снова сконцентрировалась на письме.
Но делать это становилось все труднее. Строчки словно ожили. Они как будто задались целью не дать ей прочитать написанное. Словно мстили за человека, который старательно выводил их, терзаясь от обиды, но не позволяя себе ни в чем обвинить ту, которую считал предательницей.
«Спасибо, — писал Максим, — за то, что была такой непредсказуемой и милой. На работе — сдержанный и серьезный сотрудник, в немецкой забегаловке — страстная танцовщица А потом ты так трогательно прижалась ко мне ночью, и я понял, что ты можешь быть нежной… Я предпочитаю думать, что это была не игра и что для тебя эти отношения тоже что-то значили.
Мне нравилось раз за разом открывать в тебе что-то новое. Жаль, что я так и не услышал, как ты поешь. Уверен, в этот момент ты показала бы мне еще какую-то свою грань.
Я ни в чем не виню тебя. Наверное, можно было бы попытаться что-то восстановить, когда победа оказалась за мной. Но мне хотелось бы видеть рядом ту, что останется со мной, что бы ни случилось. И я тоже имею на это право.
Спасибо за все, что было. Желаю тебе счастья, в чем бы оно ни заключалось.
Прощай».
Последнее слово не оставляло никаких сомнений. Максим больше не хочет ее видеть. Катерина чувствовала себя так, словно ее сжигали на костре. Только полыхало пламя не снаружи, а внутри.
Ее обдавало жаром, все горело, и было очень больно. Ее страдания были не метафорическими, а самыми настоящими, физическими, словно внутри и правда все было уже опалено огнем. Тело ныло, ноги и руки мелко дрожали, а на лбу выступили капельки холодного пота.
— Нет, — прошептала она пересохшими губами, — ты не так все понял…