Горячий Декабрь
Шрифт:
Подруга в коридоре торопливо надевает платье, напялив наизнанку, хватает туфли в руки и выбегает босиком, перепрыгнув через брошенные мной пакеты.
Георгий бросает ей вслед:
– Людк, созвонимся!
В ответ моя подруга пищит что-то неразборчиво и громко хлопает дверью.
Я еще раз вытираю слезы со щек и смотрю на мужа с возмущением:
– «Людк, созвонимся?!» – спрашиваю. – Ты серьезно?
– А че такого? – пожимает широченными плечами.
Георгий берет нож для сигар, откусывает им кончик, поджигает и раскуривает неторопливо.
Но теперь… Теперь я даже не знаю. Нет, я все еще его люблю, но больше терпеть его выходки не намерена.
Я сердито размахиваю ладошкой, отгоняя дым.
– Ты совсем обалдел?! Потуши немедленно! Или на балкон иди курить!
– Курить только на балконе. Курить только на улице. С тобой, даже если поебешься, и сигаретку не прикуришь. Больно ты правильная стала. Шаг влево, шаг вправо – расстрел.
– Шаг влево – расстрел? – смеюсь горько. – Судя по всему, ты налево ого-го как бегаешь, и ничего, еще жив. А вот это я не потерплю!
Разозлившись, я привстаю на цыпочки и выдергиваю из губ мужа сигару, сердито топаю на кухню, чтобы погасить ее под струей холодной воды.
– Такую сигару испортила! – вздыхает. – Другую возьму.
Он поворачивается ко мне широкой спиной и неторопливо, с чувством превосходства направляется к припрятанной коробке с сигарами. Как только коробка появляется у мужа в руках, я мгновенно выдираю ее, словно коршун, и бросаю туда же.
В мойку. Под мощную струю воды.
– Ахереть! – хватается за голову муж. – Ты что натворила, дурная?! Ты хоть знаешь, сколько ты бабла сейчас прохерила? ЗНАЕШЬ?!
Муж двигается на меня, испепеляя взглядом.
Я начинаю чувствовать себя кнопкой крохотной, по сравнению с громадной скалой.
– Курить в доме не позволю! – кричу в ответ, сжав кулачки. – У нас ребенок первоклашка, а еще я прохожу курс очищения перед планируемым зачатием. Ты же знаешь, что врач советовал. Тебе тоже надо бросить курить. Ты обещал бросить, а что в итоге?! Куришь, как паровоз… Изменяешь мне! Изменяешь же! Я своими глазами видела и слышала, о чем вы говорили.
– А ты что думала, Манюня? Сама виновата! – продолжает любимый. – Работа-дом-газета-сон. Скучная ты стала, пресная… А я мужик горячий и хочу разнообразия…
– Разнообразия?! Как же верность?! Как же наши клятвы?
– Я не давал никаких клятв! – заявляет муж и демонстративно поднимает большой золотой крест, болтающийся на толстой цепочке.
Он целует его, добавив:
– Я перед богом тебе в верности не клялся, а штамп и свидетельство о браке – это лишь бумажки, которыми подтереться можно.
– Ты обещал. Обещал…
Я должна быть сильной, но снова плакать начинаю. Отвернувшись. Не хватает сил держаться. Схватившись за края раковины, рыдаю над мойкой, пока там шумит вода и размокают дорогущие сигары.
За спиной слышится вздох протяжный.
Сзади накатывает жар мужского тела.
Так близко-близко.
Кажется, он меня сейчас обнимет, опустит подбородок на плечо и начнет раскачивать легонько из стороны в сторону. Декабрин – не самый красноречивый мужчина и точно не мастер по утешению. Когда я плакала, оттого, что долго не могла забеременеть от него, муж всегда утешал меня именно так – горячо обнимал, держал бережно и просто ждал. Ждал, пока я выплачу все, что накипело. Мне всегда становилось легче от его молчаливой, но ощутимой поддержки.
Сейчас я почему-то жду, что он меня обнимет, извинится… Может быть, скажет, что ничего не было? Не знаю, как можно оправдать то, что я услышала и увидела, но вдруг он найдет необходимые слова, и я поверю?!
Я жду, чтобы он спас меня от разочарования, но этого не происходит.
Декабрин проходит по кухне и замирает у окна, разглядывая двор многоквартирного дома.
Мне становится холодно, как тем ноябрьским вечером, когда я встретила Декабрина Георгия. Холодно, страшно… Кругом одни пугающие тени, и никто не спешит протянуть руку спасения.
И он – такой же – чужой, пугающий, грубый мужик.
– Ты мне изменяешь, – повторяю я ломким голосом. – С подругой моей. Потому что… Потому что скучно тебе стало со мной?! Скучно, да?
– Я сказал.
– Все? Ты все сказал, Декабрин? Так вот ты не сказал того, о чем забыл, когда просил меня выйти за тебя, когда клялся, что с твоей прошлой жизнью – разбитной и полной блядей, покончено! Может быть, ты не богу клялся, но ты мне… Мне клялся! Выходит, что твои клятвы – это просто пшик холостой!
Плечи мужа напрягаются. Но он не поворачивается, только крепче хватается пальцами за пластик подоконника. Того и гляди – треснет!
Уже трещит…
Муж разжимает пальцы.
– Пресный брак, Манюня. Пресный. От преснятины все идет. Прими этот урок в наказание и исправляйся, иначе будет тебе развод и девичья фамилия.
Охренеть. Он еще мне и разводом грозится?!
– В случае развода сына я при тебе не оставлю, – добавляет муж негромко и выходит, так и не посмотрев на меня.
Глава 2
Вот так просто!
Привычная жизнь вдребезги. В осколки разбивается. Становится пылью, а я ничего не могу поделать. Только стою в коридоре и смотрю на свое отражение: волосы темно-рыжие, почти коричневые, разделены ровным пробором надвое, собраны в аккуратный бублик, украшенный кружевной сеточкой. Щеки у меня почти всегда румяные, даже красить их не приходится, а от эмоций так вообще горят. Брови широкие… Людка мне как-то сказала, что надо бы эти кусты привести в порядок, но у меня ровные, широкие брови и без всякого начесывания и ламинирования, к которому постоянно прибегает сама Людмила, чтобы сделать тоненькие и жиденькие бровки пушистыми.