Горячий ветер

С ночи из пустыни задул ветер. Это была сухая горячая Санта Ана, которая врывается вниз через перевалы в горах и от которой закручиваются волосы, зудит кожа, сдают нервы. В такие вечера каждая попойка кончается дракой. Кроткие домохозяйки пробуют лезвия кухонных ножей и поглядывают на шеи своих супругов. Случиться может все что угодно. В баре тебе даже могут налить полный стакан пива.

Я зашел в уютное новое заведение напротив своего дома. Оно уже неделю как открылось, но, похоже, дела там шли

неважно. За стойкой стоял парнишка лет двадцати, который, по-видимому, сам в жизни не брал в рот спиртного.

В баре кроме меня был только один посетитель – пьянчуга, сидевший на круглом табурете спиной к двери. Перед ним на стойке высился аккуратный столбик монет по десять центов, всего доллара на два. Он пил хлебный виски маленькими стаканчиками, не разбавляя, и пребывал в своем собственном мире.

Я сел немного подальше у стойки, получил свой стакан пива и сказал:

– Наливаешь по-честному, приятель. Ничего не скажешь.

– Мы только что открылись, – отвечал парнишка. – Набираем клиентуру. Вы у нас не первый раз, мистер?

– Ага.

– Живете поблизости?

– Через улицу – в пансионе «Берглунд», – сообщил я. – Зовут меня Филип Марлоу.

– Спасибо, мистер. А меня – Лю Петролле. – Он перегнулся ко мне через темную полированную стойку. – Знаете этого парня?

– Нет.

– Ему вроде бы пора домой. Надо бы вызвать такси и отправить его. Он уже выпил свою норму на неделю вперед.

– Вечер паршивый, – заметил я. – Оставь его в покое.

– Ему это вредно, – сказал парнишка, нахмурившись.

– Виски! – буркнул пьяница, не подымая глаз. Стучать по стойке он не стал, чтобы не упали его монеты, но зато щелкнул пальцами.

Парнишка взглянул на меня, пожав плечами.

– Налить ему?

– В чей желудок попадет выпивка? Не в мой же.

Парнишка налил ему еще порцию неразбавленного, но, по-моему, все-таки плеснул туда воды, потому что вид у него был такой виноватый, будто он лягнул собственную бабушку. Пьянице было все равно. Он снял со столбика несколько монет, аккуратно, словно хирург, оперирующий опухоль мозга.

Парнишка налил мне еще пива. Снаружи гулял ветер. Время от времени его порывы приоткрывали тяжелую дверь, украшенную цветным стеклом.

Парнишка сказал:

– Во-первых, не люблю пьяных, во-вторых, не люблю, когда они набираются здесь, а в-третьих, не люблю их – во-первых.

– Шутка прямо для голливудского фильма.

– Как раз оттуда.

Тут-то и появился еще один клиент. На улице взвизгнули тормоза, и дверь распахнулась. Вошедший, казалось, торопился. Он придержал дверь и быстро обшарил бар невыразительными темными глазами. Он был хорошо сложен, смугл, недурен собой, если вам нравятся узкие лица с плотно сжатыми губами. Одет он был в темноте, из нагрудного кармана кокетливо выглядывал белый платок.

Казался спокойным, но в то же время как бы напряженным. Я решил, что это от горячего ветра. Я и сам себя так же чувствовал.

Вошедший взглянул на пьяницу. Тот играл в шашки пустыми стаканчиками.

Новый посетитель посмотрел на меня, потом на столики в открытых кабинках напротив. Все они были пусты. Он прошел мимо пьяницы, который раскачивался и бубнил что-то себе под нос, и обратился к парнишке:

– Не видал здесь леди, приятель? Высокая, симпатичная, каштановые волосы, платье из синего шелкового крепа, сверху жакет из набивной ткани, типа «фигаро». Соломенная шляпа с широкими полями и бархатной лентой. – У него был натужный голос, который мне не понравился.

– Нет, сэр. Таких здесь не было, – сказал парнишка.

– Спасибо. Неразбавленный виски. И побыстрее.

Парнишка налил ему, человек заплатил, осушил стакан одним глотком и пошел к выходу. Через три-четыре шага он остановился и оказался лицом к лицу с пьяницей. Пьяница ухмыльнулся и тотчас извлек откуда-то пистолет – так быстро, что тот мелькнул перед нами смазанным пятном. Держал он его крепко и был на вид уже не пьянее меня. Высокий смуглый парень стоял не шевелясь, потом чуть отшатнулся и снова замер.

По улице промчалась машина. Пистолет у пьяницы был автоматический, двадцать второго калибра. Он жестко хлопнул пару раз, и из дула показался дымок – совсем маленькое колечко.

– Пока, Уолдо, – сказал пьяница.

Потом он перевел пистолет на бармена и меня.

Смуглый парень падал целую неделю. Он зашатался, обхватил себя одной рукой, взмахнул другой, снова зашатался. С него упала шляпа, а потом он свалился ничком и застыл на полу, словно отлитый из бетона.

Пьяница соскользнул с табурета, смахнул свои монетки в карман и отскочил к двери. Он отходил боком, держа нас на прицеле. У меня оружия не было. Не думал, что оно понадобится, чтобы выпить стакан пива. Парнишка за стойкой, как и я, не пошевелился и не издал ни звука.

Пьяница, не сводя с нас глаз, осторожно толкнул дверь плечом, потом распахнул ее спиной. Порыв ветра приподнял волосы лежавшего на полу человека. Пьяница сказал:

– Бедный Уолдо. Пустил я ему кровь из носу.

Дверь захлопнулась. Я кинулся к ней – по старой привычке делать то, чего не надо. Но в этом уже не было смысла. Снаружи взревел мотор, и когда я очутился на улице, красное расплывчатое пятно хвостового фонаря уже скрывалось за углом. Я прозевал номер машины, как в свое время шанс нажить свой первый миллион.

На улице, как обычно, было полно машин и людей. Все вели себя так, словно не слышали никаких выстрелов. Впрочем, если кто и слышал, то за шумом ветра хлопки двадцатидвухкалиберного пистолета могли показаться стуком двери. Я вернулся в бар.

Парнишка по-прежнему стоял, слегка опершись о стойку и глядя вниз, на спину лежащего человека. Тот тоже не двигался. Я наклонился и потрогал его шейную артерию. Больше ему не придется двигаться – никогда.

Лицо у парнишки было не выразительнее бифштекса, да и цвета примерно такого же. Казалось, он скорее рассержен, чем потрясен.