Горящая земля
Шрифт:
И они ничего не сделали. Они разместили своих людей на огромном лесистом кряже в центре Кента, откуда могли бы наносить удары на север — против Хэстена, и на юг — против Харальда. А потом так и остались там, по-видимому, боясь, что, если они нападут на одну из датских армий, вторая атакует их с тыла.
Итак, Альфред, убежденный, что враги его слишком сильны, послал меня уговорить Хэстена покинуть Уэссекс. Король должен был приказать мне повести на Хэстена мой гарнизон, позволить мне пропитать болота датской кровью, но вместо этого мне было велено подкупить Хэстена. Альфред думал, что, если Хэстен уйдет, королевская армия сможет справиться с дикими воинами Харальда.
Хэстен поковырял в зубах колючкой и, в конце концов, вытащил застрявший там кусочек рыбы.
— Почему твой король не нападает на Харальда? — спросил он.
— А тебе бы хотелось, чтобы он напал, — отозвался я.
Хэстен ухмыльнулся.
— Если Харальд уйдет, — признался он, — и эта его мерзкая шлюха тоже уйдет, ко мне присоединится много команд.
— Мерзкая шлюха?
Он ухмыльнулся, довольный, что знает то, чего не знаю я, а потом, нахмурясь, произнес:
— Скади [2] .
2
Скади — в скандинавской мифологии великанша, покровительница охоты.
— Жена Харальда?
— Его женщина, его сука, его любовница, его колдунья.
— Никогда о ней не слышал.
— Услышишь, — пообещал Хэстен. — И если ты увидишь ее, мой друг, ты ее захочешь. Но она приколотит твою голову к фронтону своего дома, если сможет.
— Ты ее видел? — спросил я, и Хэстен кивнул. — Ты ее хотел?
— Харальд порывистый человек, — сказал Хэстен вместо ответа. — А из-за подстрекательства Скади он станет тупым. И когда это произойдет, множество его людей будут искать себе нового господина. — Он хитро улыбнулся. — Дай мне еще сотню кораблей, и я смогу стать королем Уэссекса, не пройдет и года.
— Я передам Альфреду твои слова, — ответил я, — и, может быть, это убедит его атаковать тебя первым.
— Он не атакует, — уверенно сказал Харальд. — Если он двинется против меня, он тем самым позволит людям Харальда рассыпаться по всему Уэссексу.
Это была правда.
— Так почему бы ему не атаковать Харальда? — спросил я.
— Ты знаешь почему.
— Скажи мне.
Он помедлил, раздумывая — открывать ли все, что ему известно, но не смог воспротивиться искушению блеснуть своей осведомленностью. С помощью шипа Хэстен провел линию на деревянном столе, потом нарисовал круг, разделенный этой линией.
— Это Темез, — сказал он, проведя по черте. — Лунден, — он показал на круг. — У тебя в Лундене тысяча человек, а позади, — Хэстен постучал выше Лундена, — у господина Алдхельма пять сотен мерсийцев. Если Альфред нападет на Харальда, ему нужно будет, чтобы люди Алдхельма и твои люди отправились на юг, а это оставит Мерсию открытой для атаки.
— И кто же атакует Мерсию? — невинно спросил я.
— Датчане Восточной Англии? — так же невинно предположил Хэстен. — Все, что им нужно, — это храбрый вождь.
— Наше соглашение категорически запрещает тебе вторгаться в Мерсию.
— Так и есть, — с улыбкой ответил Хэстен, — только мы еще не заключили этого соглашения.
Но мы все-таки его заключили. Мне пришлось уступить Хэстену «Дракона-Мореплавателя», а во чреве этого корабля лежали четыре окованных железом сундука, полных серебра. Такова была цена соглашения.
Взамен на корабль и серебро Хэстен пообещал оставить Уэссекс и не обращать внимания на Мерсию. Он также согласился принять миссионеров и дал мне в качестве заложников двух мальчиков, заявив, что один из мальчишек — его племянник, и это могло быть правдой. Второй мальчик был помладше, одет в тонкий лен и носил роскошную золотую брошь. Он был красивым парнишкой с блестящими светлыми волосами и тревожными голубыми глазами. Хэстен встал за спиной мальчика и положил руки на его маленькие плечи.
— Это, господин, — благоговейно произнес он, — мой старший сын, Хорик. Я даю его тебе в заложники.
Хэстен помолчал и как будто шмыгнул носом, борясь со слезами.
— Я даю его тебе в заложники, господин, в знак своей доброй воли, но умоляю тебя присмотреть за мальчиком. Я очень его люблю.
Я посмотрел на Хорика.
— Сколько тебе лет?
— Ему семь, — ответил Хэстен, похлопав Хорика по плечу.
— Дай ему ответить самому, — настойчиво проговорил я. — Так сколько тебе лет?
Мальчик издал горловой звук, и Хэстен присел на корточки, чтобы его обнять.
— Он глухонемой, господин Утред, — сказал Хэстен. — Боги решили, что сын мой должен быть глухонемым.
— Боги решили, что ты должен быть лживым ублюдком, — ответил я, но тихо, чтобы люди Хэстена не услышали и не оскорбились.
— А если даже и так? — забавляясь, спросил он. — Что с того? И если я говорю, что этот мальчик — мой сын, кто докажет обратное?
— Ты оставишь Уэссекс? — спросил я.
— Я выполню наш договор, — пообещал он.
Я притворился, будто поверил. Я сказал Альфреду, что Хэстену нельзя доверять, но Альфред был в отчаянии. Король был стар, он видел, что в недалеком будущем его ждет могила, и хотел избавить Уэссекс от ненавистных язычников.
Поэтому я отдал серебро, взял заложников и под темнеющим небом пошел на веслах обратно к Лундену.
Лунден был построен там, где земля поднималась от реки гигантскими ступенями. Терраса шла за террасой; на верхней римляне построили самые грандиозные свои здания. Некоторые из этих зданий еще стояли, хотя и пришли в печальный упадок. Их залатали с помощью плетней, и, словно парша, облепили их крытые тростником и соломой хижины саксов.
В те дни Лунден был частью Мерсии, хотя Мерсия и сама походила на великие римские здания: наполовину павшая, она была покрыта, как паршой, датскими ярлами, которые селились на ее плодородных землях.
Мой кузен Этельред был главным олдерменом Мерсии. Предполагалось, что он — ее правитель, но его держал на коротком поводке Альфред Уэссекский, и он ясно дал понять, что Лунден контролируют его люди. Я командовал тамошним гарнизоном, в то время как епископ Эркенвальд правил всем остальным. В наши дни, конечно, он известен как святой Эркенвальд, но я помню его как угрюмого проныру.