Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод)
Шрифт:
Глаза Х’ани затуманились; старуха извлекла из носа комок слизи и принялась внимательно его разглядывать.
— Расскажи, Х’ани.
Сантэн умоляюще взяла ее за руку.
— Я слышала, как об этом говорили старики, — неохотно призналась Х’ани, — но сама таких людей никогда не видела и не знаю, где их найти.
Сантэн поняла, что она лжет. А Х’ани, внезапно ожесточившись, продолжала:
— Они свирепы, как львы, и опасны, как скорпионы, и люди племени сан прячутся от них…
Она возбужденно вскочила, схватила свою сумку и палку для копания,
Ночью, когда Сантэн свернулась на своей травяной постели, Х’ани прошептала О’ва:
— Дитя тоскует по своему народу.
— Я видел, как она печально смотрит на юг, — согласился О’ва.
— Сколько дней пути до земли бледных великанов? — с неохотой спросила Х’ани. — Как далеко идти до ее клана?
— Меньше одной луны, — проворчал О’ва, и оба надолго замолчали, не отрывая взглядов от завораживающей игры голубоватых языков пламени костра.
— Я хочу еще раз услышать плач ребенка, прежде чем умру, — сказала наконец Х’ани. О’ва кивнул в ответ, а потом оба повернули свои маленькие худые лица на восток. Они смотрели в темноту, туда, где было Место Вечной Жизни.
Однажды, застав в пустыне коленопреклоненную Сантэн за одинокой молитвой, Х’ани спросила:
— С кем ты разговариваешь, Нэм Дитя?
Сантэн растерялась, потому что, хотя язык племени сан чрезвычайно богат и сложен в том, что касается описания материальных аспектов жизни в пустыне, его трудно использовать для передачи абстрактных понятий.
Но после долгих разговоров, которые велись много дней, пока они отыскивали клубни или варили еду на костре, Сантэн удалось-таки передать смысл образа Бога, после чего Х’ани в большом сомнении покачала головой, забормотала что-то под нос и, нахмурив брови, стала раздумывать над тем, что ей сообщили.
— Ты говоришь с духами? — спросила она. — Но большинство духов живет на звездах, и, если говорить так тихо, они не услышат. Нужно танцевать, громко петь и свистеть, чтобы привлечь их внимание. — Она понизила голос. — Но и тогда нет уверенности, что они тебя услышат: я убедилась, что духи звезд очень непостоянны и забывчивы. — Х’ани заговорщицки огляделась. — Я по собственному опыту знаю, Нэм Дитя, что Богомол и Канна гораздо надежней.
— Богомол и Канна?
Сантэн старалась не выдать свое изумление.
— Богомол — это насекомое с огромными глазами, которые все видят, и с руками как у человека. А Канна — животное, да, гораздо крупнее сернобыка, с таким большим жирным подгрудком, что он свисает до самой земли. — Люди племени сан любят жир почти так же, как мед. — Ее изогнутые рога задевают небо. Если повезет, там, куда мы идем, мы найдем и Богомола и Канну. А пока разговаривай со звездами, Нэм Дитя, потому что они прекрасны, но верь Богомолу и Канне.
Так просто Х’ани объяснила Сантэн религию сан, а той же ночью, когда они сидели под алмазным небом, указала на горящую цепочку созвездия Ориона.
— Это стадо небесных зебр, Нэм Дитя, а вот искусный
Х’ани громко рассмеялась и ткнула костлявым пальцем в тощие ребра мужа.
Из-за того, что бушмены любят звезды, из-за окрепшей связи с ними Сантэн однажды показала Х’ани на далеком юге звезду Мишеля и свою собственную.
— Но, Нэм Дитя, — возразил О’ва, — как звезда может принадлежать тебе? Она не принадлежит никому и принадлежит всем, как тень зонтичной акации, как вода в пустынном источнике или земля, по которой мы идем, — никому и в то же время всем. Канна никому не принадлежит, но если нам нужен ее жир, мы можем его взять. Никому не принадлежат большие растения, но мы можем собирать их при условии, что оставим и своим детям. Как ты можешь говорить, что звезда принадлежит тебе одной?
Эта философия отразила трагедию его народа: отсутствие понятия собственности привело к безжалостным преследованиям, к чудовищным бойням и рабству или к изгнанию в такую пустыню, где другие люди не могут выжить.
Однообразные дни ожидания проходили в обсуждениях и неторопливой рутине охоты и собирательства, но однажды вечером бушмены пришли в большое возбуждение и смотрели на север, повернув маленькие янтарные лица к небу, безупречно голубому, как яйцо цапли.
Сантэн понадобилось несколько минут, чтобы понять, что их взбудоражило. Потом она увидела облако. Оно поднималось над краем северного горизонта, как палец гигантской руки, и прямо на глазах росло; его вершина распласталась и стала похожа на наковальню; взрыкнул отдаленный гром, как охотящийся лев. Вскоре туча закрыла все небо на горизонте и зажглась отраженным светом заходящего солнца, озаряемая еще и вспышками мелькавших внутри ее молний.
Вечером О’ва танцевал, свистел и пел духам облака, пока не свалился от усталости, однако к утру грозовая туча рассеялась.
Но высоко в синем небе, на котором до сих пор не было ни пятнышка, появились размазанные полосы перистых облаков, похожие на хвост кометы. Казалось, сам воздух стал другим. Он был насыщен статическим электричеством до такой степени, что у Сантэн от страха мурашки побежали по телу. Жара стала удручающе изматывающей, переносить ее было еще тяжелее, чем сухой звенящий зной полудня, а верхушки кучевых облаков с северной стороны горизонта взбирались все выше, чудовищно раздуваясь и распухая.
Каждый день облака становились крупнее и многочисленнее, они собирались на севере, как легион великанов, и двигались на юг, а тем временем на земле лежал расслабляющий слой влажного воздуха, и все задыхались от духоты.