Горящий берег (Пылающий берег) (Другой перевод)
Шрифт:
— Она носит обувь, — негромко сказал Хендрик.
— Белая женщина? Нет, невозможно! Здесь, среди диких бушменов! Господи помилуй, да ведь мы за сотни миль от цивилизации!
— Нет, все так: молодая женщина, пленница бушменов, — настаивал Хендрик. Лотар нахмурился.
Среди представителей его собственной расы обычай вести себя с женщиной по-рыцарски передавался из поколения в поколение, будучи неотъемлемой частью воспитания и одним из основных постулатов протестантской веры. Лотар, солдат и охотник, мог читать след на земле так, словно действительно видел перед собой зверя или человека, мужчину или женщину,
— Надо пойти за этой женщиной, — негромко сказал он, — спасти ее от бушменов.
Хендрик закатил глаза к небу, потянулся к тыкве с нюхательным табаком и насыпал на розовую ладонь немного красного порошка.
— Ветер против нас, — он махнул рукой вдоль следа, — они идут по ветру. Так мы к ним не подберемся.
— Всегда найдется сотня веских причин, почему не стоит делать то, что не хочешь. — Лотар ладонью отбросил назад влажные волосы и перевязал их у шеи кожаным ремешком. — Мы пойдем за бушменами, а не за животными. Неважно, какой ветер.
— Бушмены тоже животные. — Хендрик зажал большим пальцем одну широкую плоскую ноздрю, и втянул другой ноздрей красный порошок, прежде чем продолжить: — С таким ветром они учуют нас за две мили и услышат задолго до того, как мы их увидим.
Он отряхнул руки и убрал с верхней губы крупинки табака.
— Отлично сказано! — презрительно фыркнул Лотар. — Даже для величайшего лгуна во всей земле овамбо. — И резко добавил: — Хватит болтать, мы идем за белой девушкой. Берите след!
С высокого сука дерева мопани Сантэн со все возрастающим восторгом наблюдала за слоновьим стадом на водопое. Как только она опомнилась от удивления, вызванного размерами и неуклюжестью, наверное естественными для таких громадин, то очень скоро начала понимать, что всех членов этого семейства удивительным образом объединяет обезоруживающая, подкупающая любовь. Они начали казаться ей почти людьми.
Старый самец был капризен, у него, очевидно, болели пораженные артритом суставы. Все относились к нему с уважением и одну сторону пруда предоставили в его полное распоряжение. Он шумно пил, вливая воду в горло. Потом со стоном удовольствия погрузился в ил, набрал его в хобот и шлепнул на пыльную серую голову. Ил потек по его щекам, и слон в экстазе закрыл глаза.
На противоположной стороне пруда пили и купались молодые самцы и самки; они выдували из хоботов, как из пожарных шлангов, воду и грязь, задирали головы, вставляли хоботы в пасть и отправляли в брюхо галлоны воды. Утолив жажду, они, довольные, стояли, переплетя хоботы в любовном объятии, и как будто снисходительно улыбались малышам, которые кувыркались у их ног и под брюхами.
Один из самых маленьких слонят, чуть крупнее свиньи и такой же жирный, попытался пролезть под сухим стволом,
— Они думают: детеныша схватил крокодил, — прошептал О’ва.
— Бедный крокодил! — прошептала в ответ Сантэн.
Мать вытащила малыша ногами вперед из-под сухого дерева; он пробежал у нее между передних ног, вцепился в вымя и почти с истерическим облегчением принялся сосать. Рассерженное стадо успокоилось, но все явно были разочарованы: их лишили любимого развлечения — возможности разорвать крокодила на кусочки.
Когда, наконец, старый самец встал, блестящий от грязи, и побрел в лес, самки торопливо собрали детенышей, хоботами выгоняя их из грязи, и послушно пошли за патриархом. И долго после их исчезновения в лесу Сантэн слышала треск ломающихся ветвей и бурчание в полных воды животах; слоны продолжали уходить на юг, кормясь по дороге.
Они с О’ва спустились с дерева мопани, радостно улыбаясь.
— Малыши такие шалуны, — сказала Сантэн Х’ани, — точно как дети.
— Мы называем их «большим народом», — согласилась Х’ани, — потому что они мудры и прекрасны, как люди племени сан.
Они прошли к краю пруда. Сантэн дивилась гигантским кучам желтого навоза, оставленным слонами. Франколины уже возились в навозе, подбирая непереваренные орехи и семена.
«Анне этот навоз пригодился бы для огорода… — Она спохватилась. — Нельзя думать о прошлом».
Она наклонилась, чтобы плеснуть в лицо воды: мутная вода обещала облегчение от усиливающейся жары, но О’ва вдруг застыл и наклонил голову, повернувшись на север, в ту сторону, откуда пришли слоны.
— В чем дело, старый дедушка?
Х’ани сразу уловила перемену в его настроении.
Несколько секунд О’ва не отвечал, но в глазах его была тревога, а губы нервно дергались.
— Что-то есть… что-то в ветре — звук, запах, точно не знаю, — прошептал он. Потом с неожиданной решительностью: — Опасность близко. Надо уходить.
Х’ани сразу встала и схватила сумку с бутылками-яйцами. Она никогда не противоречила чутью мужа: слишком часто за долгую жизнь оно спасало их.
— Нэм Дитя, — негромко, но настойчиво сказала она, — поторопись.
Сантэн в отчаянии обернулась к ней. Она стояла по колено в мутном пруду.
— Сейчас так жарко. Я хочу…
— Опасность, большая опасность.
Бушмены снялись с места, как испуганные птицы, и побежали к краю леса. Сантэн поняла, что через несколько секунд останется одна, а одиночество по-прежнему пугало ее больше всего.
Разбрызгивая пену, она выбежала из пруда, схватила сумку и на бегу стала одеваться. О’ва быстро шел по лесу мопани, двигаясь поперек ветра, так что вскоре тот задул ему в спину. Бушмены, как буйволы и слоны, встревожившись, всегда бегут по ветру, так чтобы можно было чуять запах преследователей.
О’ва подождал, пока Сантэн догонит их.
— В чем дело, О’ва? — запыхавшись, спросила она.
— Опасность. Смертельная опасность.
Возбуждение стариков было очевидно и заразительно. Сантэн научилась в таких обстоятельствах не задавать вопросов.