Госэкзамен
Шрифт:
– Зато фильма хорошая получится, – утешает меня Саня. Набрав было воздуха в грудь… с шумом выдыхаю – да, фильма получится хорошая… Собственно, у Адика других не бывает. Талант!
Наконец, Адик выбрал нужную точку, аэроплан остановился, совершенно очумелый пилот помог оператору выгрузить оборудование…
… да так и пошёл к нам пешком через всё поле. Благо, управляющий Карл Людвигович проорал что-то на зулусском, и старейшины, раздуваясь от гордости, покатили аэроплан в нашу сторону. Некоторым, как мне показалось, удалось разве что руку к механизму приложить, но и то – гордость!
– Я с ним заикой стану, – ошалело пожаловался мне Котяра, – Всю дорогу в ухо – бу-бу-бу! Свет, масштаб, кадры… через встречный ветер перекрикивает, а?! Всю дорогу! Меня через полчаса полёта аж жопой к сидушке приварило, как стукнутый сидел! Што хотишь делай, а обратно я с ним не получу!
– Здравствуй, Николай, – пожал он руку подошедшему Корнейчукову, – а где…
Коля показал рукой в сторону домиков, и шериф потрусил туда, отмахнувшись от фотографа. А на поле тем временем садился аэроплан дяди Фимы, легко узнаваемый по стилизованным иудейским львам, шестиконечным звёздам и тому подобной символике, выполненной в стиле "Бляйшмановского китча". Не, не Санька… нашлись подражатели.
Народ в ЮАС всё больше такой… не обременённый излишним образованием. А если оно, образование, и есть, то как правило сугубо прикладное, заточенное под сельское хозяйство, геологию и прочее в том же духе.
Жаба-старейшина, не дожидаясь Карла Людвиговича, заорал так, что кажется, сорвал голос.
– По… – хрюкнул рядом Коля, краснея от сдерживаемого смеха, – податель всех благ Фима Бляйшман!
… и захохотал гиеной.
На лётном поле тем временем начало твориться нечто невообразимое. Такое я видел…
"– Только на концертах рок-звёзд!" – подсказало подсознание, и я вынужденно с ним согласился.
Обступив Подателя Всех Благ, лучшего из людей и кандидата в зулусский Пантеон, то бишь Фиму Бляйшмана, старейшины и вожди старались коснуться краешка его одежды "на счастье" и вели себя…
"– Как восторженные малолетки в присутствии Кумира" – подсказало альтер-эго, подкинув соответствующих картинок, а потом ещё раз – уже с африканским колоритом. В голове плотно засели идиотическо-синематографические сценки, в которых вожди и старейшины, визжа от радости, кидают в дядю Фиму нижнее бельё – начиная от набедренных повязок, заканчивая почему-то старинными женскими панталонами с разрезом и застиранными бюстгальтерами огромных размеров.
Давясь смехом, поделился своими виденьями с Колей и Санькой, отчего нашего гостеприимного хозяина скрючило от хохота мало не пополам.
– Я это нарисую, – отсмеявшись, пообещал брат, и в глазах Коли мелькнуло что-то этакое… мстительное!
"– Эге ж… – отреагировало подсознание, – а ведь приревновал своих матабеле к дяде Фиме!"
Не думаю, что Коля ревнив к славе вообще, дело тут скорее в чувстве собственника. Он привык считать их "своим" племенем, а тут – Бляйшман, с отдышкой карабкающийся на зулусский Олимп!
Ну и отчасти – дело в самом дяде Фиме. Нынешнее своё положение он прогрыз с самого дна, и привычки – те самые, крысиные, остались.
Это не в укор ему! Просто для лучшего понимания. Дядю Фиму я очень люблю, он и в самом деле воспринимается как родственник, притом близкий. Приязнь эта обоюдная, и даже если поначалу была какая-то фальш, она давно ушла в небытие.
Со мной он ведёт дела честно, я бы даже сказал – болезненно честно. Да и в целом Бляйшман старается соблюдать Букву если не Закона, то как минимум Сделки, памятуя о важности репутации в деловом мире.
Ситуация с матабеле немножечко наособицу – тот самый случай, когда подлости нет, а что ситуация выглядит не вполне приглядно в точки зрения Корнейчукова…
… так это извините! Матабеле не его вассалы!
Что мне прикажете делать? Подойти к дяде Фиме и сказать, что Коля Корнейчуков ревнует к нему матабеле, и пусть он ради дружбы между мной и Колей отойдёт в сторонку?
Не слишком стесняясь, Бляйшман потихонечку протягивает ниточки деловых интересов между Матабелелендом и Иудеей. Я в этом нисколько его не виню, наоборот… Хотя мне очень интересно, что же за химера вырастет на древе Нгуни, если привить туда веточки иудейских деловых интересов!
… а отчасти – проблема ещё и в идеалистических воззрениях, впитанных Николаем в гимназии. Все эти истории о Сцеволе и прочих… На этом фоне Бляйшман и правда как-то не смотрится!
Или это с Одессы ещё, когда дядя Фима фактически "вляпал" Корнейчукова в Восстание, а теперь не желает оказать ответную любезность?
В общем… всё сложно. Они не враждуют и вроде как даже приятельствуют официально, но холодок пробежал изрядный, и как их мирить, я решительно…
– … общие деловые интересы, – послышалось рядом, я быстро обернулся, но не нашёл говорившего в толпе гостей. А кстати… действительно! И желательно побыстрей, пока холодок между ними не превратится в ледяные торосы!
Аэропланы тем временем приземляются один за другим, и атмосфера над лётным полем становится всё более праздничной. Африканцы совершенно счастливы, удовлетворяя свою жажду зрелищ невиданным доселе виденьем летательных механизмов и персон, в них прибывающих.
Они не прекращают свои танцы и песнопения, и хотя на взгляд европейский их искусство выглядит изрядно непривычным, нельзя не признать определённой эстетики происходящего. Непривычной, несколько даже чуждой, но очень самобытной, и пожалуй – интересной.
А вообще – выглядит всё, разумеется, очень ярко и празднично, но и несколько забавно. Стоит приземлиться аэроплану, как отважный пилот, пожав несколько рук, трусцой спешит в уборную, и только затем оказывается под прицелом фотоаппарата.
Иногда сценарий даёт сбой, особенно если гость излишне деликатен. Ласточкин чрезвычайно напорист, да и некоторые самодеятельные фотографы, завидев именитого гостя вблизи, становятся порой очень настойчивыми. Они буквально хватают того за рукав или полу реглана, вынуждая останавливаться и с несколько вымученной улыбкой стоять под прицелом фотоаппарата.