Гоша

Две фигуры сидели в плохо освещённой комнате многоэтажки. Первая фигура мечтательным и уверенным тоном рассказывала про то, что она хочет придумать злободневный, колкий и, одним словом, замечательный сценарий для фильма, который бы показал всю обратную сторону жизни на его родине:

– Отзовусь плохо, чтоб в Канны попасть.

– Гош, ну ты ведь не сможешь снять плохо. Да и хорошо тоже. – Ответила первой вторая фигура, именуемая Лёхой, сидя вполоборота к первой.

– Это еще почему?

– Не в том месте мы живем – сидим в квартире в Москве, и все у нас комфортно и нормально, мы не видим грязи и беспредела.

– Знаешь, вот если он скрыт под псевдоприличием

– Упертый ты, конечно.

– Правильно. Не отказываться же мне от идеи только из-за того, что она сложная в исполнении. Вот ты в меня не веришь – и, при всем уважении, черт с тобой.

– Ладно. На работе – то, как дела?

– Нормально, мы просто медленно, но, верно, катимся к банкротству – сейчас же всех с легкой руки прижали, да так, что словно не рукой, а прессом.

– Ага, а чукотский товарищ сейчас ананасами рябчика заедает.

– Идиотека.

– Мы тоже в такой же ситуации, хоть и холдинг, а на иголках сидим, потому что крыши больше нет.

– Начальник твой с Данилычем поссорился?

– Не с Данилычем, а с уважаемым Петром Даниловичем. Да, что-то они там не поделили.

– Вот слушаю я и думаю, что грязи все-таки достаточно. Она, конечно, не такая жесткая на первый взгляд, как в глубинке, но и не такая прямолинейная. Попробую написать и отснять – мое последнее слово.

– Напиши так, чтобы не как Салтыков-Щедрин, которого коверкают все, кому не лень – опасное это дело, точнее, неблагородное.

– Ты про что?

– «Когда власть начинает говорить о патриотизме, это значит, что кто-то где-то украл» – якобы, его цитата, хотя оригинал имеет противоположный посыл.

«Чем раньше Господь забирает нас к себе – тем меньше у нас возможности согрешить» – донеслось из телевизора, который все это время работал. Леша встал со стула и подошел к окну, Гоша переключил канал на новости, а потом и вовсе выключил телевизор.

– Ну что, мне пора, а то завтра на совещание к 7 подниматься. – Отвернулась фигура от окна в сторону Гоши.

– Хорошо, пойдем, я провожу.

У подъезда местные алкаши в провокационной форме проверили их на наличие сигарет. Гоша достал пачку, посчитал оставшиеся – там было две, и кинул всю пачку, не целясь особо, в пропитые лица:

– Шавки. – Он молча зашагал, не оглядываясь на Лешу, словно чувствовал вину за них, но, еще больше, за себя.

Дворами они дошли до остановки маршрутки. Та по расписанию должна была подъехать через несколько минут.

– Передавай привет жене, Леш.

– Ладно. А ты не хандри, а то сник прям. Кстати, Гош, я на следующих выходных собираюсь к родителям поехать, на машине, чтобы по пригородным автобусам не прыгать. Поедешь со мной? Мама нас обоих давно не видела.

– Можно, но посмотрим, что у меня еще с работой будет.

Подошла маршрутка. Леша запрыгнул в нее и на прощание по-мальчишески задорно махнул Гоше рукой. Гоша улыбнулся, проводил взглядом отъезжающую маршрутку и пошел домой.

В квартире было тихо. В ней всегда было тихо, но сейчас, после ухода брата, эта тишина была особенно щемящей. Гоша включил телевизор и решил собираться ко сну, потому что, по сути, больше нечего было делать. Пока он чистил зубы, вспомнил, как несколько лет назад мечтал уехать отсюда в другую страну, какую-нибудь европейскую. Даже возможность подвернулась – по знакомству предложили место в нашем посольстве в Германии. Но он не поехал. Ведь это неопределенно, нестабильно и одиноко. Гоша окинул взглядом квартиру при этой мысли – чем отличается его выбор от того, что он не выбрал? Тоже неопределенно и одиноко. Собаку что ли завести. Для начала нужно не собаку, а совесть. И ответственность – Гоша улыбнулся своему отражению в зеркале и выплюнул пасту. Помывшись, лег в кровать с ноутбуком и решил начать писать.

– Гребанное «смеркалось», почему оно так и просится в начало? – Гоша сначала с горя даже захлопнул крышку ноутбука, но потом решил поискать и почитать какой-нибудь материал о том, как снимать кино. В поисковике высветились сплошные ссылки на курсы и школы. – Коммерсанты, нет, чтоб хоть бесплатно.

Гоша решил пройтись по новостям социальных сетей. В обычной жизни Гоша ненавидел социальные сети и все с ними связанное из-за неограниченных и неконтролируемых засорений желанием безнаказанно высказаться и самоутвердиться. Но после запуска Рибуса, Гоша определил, что его долгом для собственной безопасности является отслеживание ситуации в городе, в массах общества и головах людей. Рибус являлся передовым изобретением, которое, спустя несколько модификаций, стало доступным и для широкой аудитории. Рибус представлял собой набор из устройства и мобильного приложения, работающих в связке друг с другом. Устройство было фактической компактной лабораторией, которая собирала и анализировала по анализу крови, отпечатку пальца, форме ушной раковины и структуре радужки глаза, кем человек являлся в прошлой жизни. Результат выводился в виде процента вероятности, что человек являлся (задокументированной) конкретной личностью в прошлой жизни. Например, орнитологом Степаном Артемовичем Кашнеским с вероятностью в 82%. «По каким соображениям и на что отводились оставшиеся 18%», —на этот вопрос создатель Рибуса говорил, что это, выражаясь простейшим языком, вероятность просчета в измерениях или, еще проще, – погрешности. После неоднократного снижения цены Рибус оказался повсеместным, но и неповторимым предоставителем услуг по взгляду в прошлое. Подделывать пытались многие компании, но раскрученный авторитет имени Рибуса не давал конкурентам полноценно выйти на рынок.

Рибус всколыхнул общественность по всему миру. Первыми вышли на улицы представители конфессий, отрицающих реинкарнацию. В ряде восточных стран прокатились восстания, погашенные быстро, но с применением насилия. Затем подтянулись от окон к дверям те, кто считал эту всемирную истерию вокруг Рибоса великой мистификацией. Тысячи ученых умов по всему миру устраивали дебаты, дискуссии, объяснения, опровержения и предположения вокруг Рибоса. Одни лишь маркетологи, не сбавляя оборотов, мерно и быстро шли путем продвижения Рибоса. Политика, пытавшаяся биться с этой неведомой раньше формой чумы, оказалась замкнутой под натиском тех политиков и не только, кому Рибос был выгоден. Про толпы вегетарианцев даже не стоило упоминать, потому как они, по сравнению с остальными всколыхнувшимися волнами, были в своих действиях гуманны, но веселили Гошу больше остальных. Они утверждали, что есть вероятность перерождения и межвидового, то есть упомянутый орнитолог Кашнеский вполне в прошлой жизни мог являться представителем попугаев жако, которых он изучал уже в своем человеческом обличье. Это утверждение делало мясоедов в глазах вегетарианцев чистыми каннибалами. Но их теория не выдерживала стройной критики остальных масс, поскольку бедный Кашницкий мог также быть и рукколой или иным съедобным салатом, в целом, с той же вероятностью. Официальные представители Рибоса в ответ на эти волнения отвечали, что межвидовая реинкарнация невозможна, опираясь на жидкие доказательства на основе дарвинизма.

И ежедневно сотни активистов выходили на улицы Москвы с плакатами и часами стояли, держа пикет под солнечным жаром. По крайней мере, так думал Гоша. Но активисты так не думали, они знали, что в среднем от движения поднимающейся с плакатом руки до задержания этой руки другой рукой, уже без веры, уходит около двадцати минут.

Они сидели на добротно сделанной деревянной веранде и пили чай.

– Помню, как вы тут маленькими еще носились, а сейчас смотри, как оперились. – Мать улыбчиво перевела взгляд с Лехи на Гошу.