Гошка-волчонок
Шрифт:
Всё тело было напряжено, как струна.
«Если она оскалится, сразу выскочу, – подумал он. – Если успею», – мелькнула другая мысль, но Гошка усилием воли прогнал её.
Он стоял у двери и глядел на волчицу. Она смотрела на него, наклонив голову, как собака, которой интересно, что это происходит такое необычное, потом подошла к нему и ткнулась лбом ему в грудь. Дикое напряжение сразу оставило Гошку, ноги ослабли, он сел на пол, закрыл глаза и почувствовал, как что-то тяжёлое, тёплое привалилось к его боку.
Глаза открылись сами: волчица лежала, прижавшись к нему и положив голову на лапы. Гошка оглянулся. Таня стояла, вцепившись в сетку, и неотрывно смотрела на него огромными, потемневшими
Гошка глубоко вздохнул, выдохнул, несколько раз провёл ладонью по спине волчицы, быстро встал и вышел из клетки. Дрожали руки, когда он запирал замок, дрожали ноги.
«Только бы эти гады не заметили, как трясусь», – подумал он.
Таня стояла, закрыв лицо руками. Он шагнул к ней и тронул за плечо.
– Вот и всё… – начал он и вздрогнул, увидев её глаза.
– Да! Всё! – крикнула она и ударила его по лицу.
Ошеломлённый Гошка схватился за щёку и замер.
– Обо мне ты подумал? Подумал, что было бы со мной, если бы она стала тебя рвать у меня на глазах? О своём деде, о родителях подумал? Тебе надо было перед этими двумя гадами покрасоваться?
Она ткнула пальцем в сторону Кешки и Веньки, уже слезших с дерева и стоящих с открытыми ртами.
– Пошли вон отсюда! – крикнула она, и Банкир с Генералом послушно повернулись и побежали прочь.
И тут Таня опустилась на землю и заплакала, отчаянно, взахлёб. Гошка никак не ожидал этого и испугался. Он сел рядом с ней и обнял за плечи.
– Не плачь, – повторял он. – Ну, пожалуйста. Ну, ударь меня ещё сколько хочешь раз. Я больше так не буду. Никогда-никогда… Правда, Таня, честное-пречестное слово…
Наконец Таня всхлипнула последний раз и вытерла лицо о Гошкину рубашку.
– Всё, – сказала она. – Уходи. Дружить с тобой нельзя, ты эгоист. Ты только о себе думаешь. И ещё подумай, что ты скажешь деду, когда он узнает, как ты входил в клетку к волчице. Эти гады обязательно всем расскажут. И ещё так наврут, что ты во всём будешь виноват. Давай сюда ключ, я сама повешу на место.
Таня повернулась и пошла, прямая, напряжённая, руки сжаты в кулачки, в одном ключ. Гошка глядел ей вслед и чувствовал, как тяжёлое горе, раскаяние и злость на самого себя поднимаются от живота к голове. Он повернулся к волчице.
– Ну, что делать? – горько спросил он. – Ты тоже считаешь, что я дурак, эгоист и со мной нельзя дружить?
Волчица не ответила. Она лежала на боку и смотрела на Гошку.
Гошка кружил по территории, не решаясь пойти домой. Подолгу стоял перед клетками, смотрел на зверей. Сходил к вольеру сов в тайной надежде найти Таню, но её там не было. Даже мелькнула мысль пойти к ней, но не решился и наконец с тяжёлым сердцем отправился домой на встречу с дедом.
Дед сидел за столом, когда Гошка вошёл и остановился, повесив голову, боясь встретиться с дедом взглядом. Из кухни вошла тётя Тоня и встала за Гошкиной спиной. Путь к бегству был отрезан. Повисло молчание.
– Ну, что скажешь? – начал дед.
Странно, но гнева и грозы в его голосе Гошка не услышал. Он поднял голову – дед смотрел на него весёлыми глазами, и было похоже, что погрома директор Биостанции, он же родной дед, устраивать не собирается. Полегчало.
– Ты уже знаешь? – спросил Гошка осторожно.
– Эти два негодяя поймали меня на территории и в два голоса, толкаясь и друг друга перебивая, прокричали, что ты хотел выпустить волчицу и даже открыл дверь клетки, но они заставили тебя дверь закрыть и запереть. Я спросил, как ты сумел открыть замок, а они ответили, что у тебя был ключ. В общем, мне сразу всё стало ясно. Я спросил, видел ли это ещё кто-нибудь. Они замялись, переглянулись. Потом один, что повыше, ответил, что никто, а второй сказал, что была ещё Танька Журавлёва, но она сразу убежала от страха и ничего не видела. Я их поблагодарил и пошёл к Журавлёвым. Твоя Татьяна сидела злая, мрачная, зарёванная и на мой вопрос, что произошло, отвечать отказалась. Тогда я сказал, что, если я не разберусь во всём, мне придётся поверить тем двум свидетелям, которые утверждают, что видели, как ты старался выпустить волчицу из клетки, но они вмешались, не дали тебе открыть дверь. И тем самым спасли народ Биостанции от ужасного хищника. И тут её прорвало. Мне во всех подробностях было расписано, что и как произошло, какой ты герой, какой ты дурак, какие эти двое подлюги и обманщики, и что она тебя ни за что не простит и больше никогда в жизни видеть не захочет. Велено так тебе и сказать. И я тебе так и говорю. Потом мне было сообщено, что она тебя, может быть, простит когда-нибудь, если ты поклянёшься страшной клятвой, что никогда-никогда в жизни не будешь делать таких опасных глупостей. И это я тоже передаю тебе.
Пришли её родители, посмотрели на дочь, на меня и попросили строго тебя не наказывать, потому что все мы в детстве делаем глупости. Спросили, не было ли в моём детстве случаев, когда мальчишки при девочке обвиняли меня в трусости и казалось необходимым сейчас же доказать свою лихость. Я промолчал. Похоже, что уже вся Биостанция знает о твоих подвигах.
За тебя мы не испугались: сытые, здоровые волки на людей просто так не нападают. Волчица, если бы не захотела общаться, ушла бы в дом или припугнула тебя, показав клыки. А она вообще отнеслась к тебе как к родному. Тане я этого не сказал, пусть и дальше думает, что ты герой и дурак. А ты и есть таковой, потому что поддался на провокацию двух негодяев. Тебе что, важно было их мнение о тебе? Или ты испугался, что девочка сочтёт тебя трусом? Если сочтёт, то она глупенькая, и с ней не стоит дружить. Но эта девочка умная. Умнее тебя.
С отцом мальчишки я уже поговорил. Думаю, что он получит своё. Доска с ключами теперь будет висеть в кабинете моего заместителя, Якова Михалыча, и вам, мелкоте, выдавать их не будут.
Всё. Вопрос исчерпан. Давайте ужинать. А ты, Антонина, не защищай его. Глупость всегда глупость, даже если она храбрая. Нужно иметь разум и волю, чтобы не поддаваться на чужие подначки. И разумные девчонки это поймут и правильно оценят.
Да, кстати, волчица раньше выла ночами, а как ты стал с ней разговаривать, выть перестала. Интересный феномен.
Гошка подошёл к деду и ткнулся головой ему в плечо:
– Дед, ты только не сердись, но я это и для себя сделал. Очень хотелось узнать, как Донна ко мне…
Дед молча прижал Гошку к себе тяжёлой рукой.
…Наутро Гошка стал терзаться: идти к Тане мириться или подождать? Она ведь сказала, что простит когда-нибудь. А когда? И какую страшную клятву придумать, чтобы она поверила, что клятва действительно страшная? «Клянусь жизнью?» Скажет, что это не клятва, что я и так жизнью не дорожу. «Век свободы не видать?» Фу! Здоровьем деда или родителей? Не стану. Пусть сама скажет, как мне поклясться! А если она вообще передумала? Приду к ней: «Здравствуй, Таня, прости меня…» – и услышу: «Зачем пришёл? Тебе вчера было ясно сказано: навсегда! Иди, не оборачивайся». Она такая, она может. «Но ты ведь вчера моему деду сказала…» – «Мало ли что я сказала, а если я не хотела его огорчать…» И пойду прочь весь в позоре… А если она ждёт? А я не иду! Разозлится и совсем передумает мириться?