Её стихи особые: в них детская доверчивость и детская восхищённость миром, радость его открывания, невероятная теплота и ОЩУТИМОСТЬ бытия, в его красках, запахах, звуках, в его сенсорном изобилии и полноте.
Ощущение, что всего много и всего достаточно.
Для радости, для счастья.
Ощущение первозданной простоты, правды и самодостаточности.
Благостной естественности.
Самобытности.
Чистоты и незамутнённости взгляда.
Она улыбчивая, её поэзия. Очень добрая.
Ощущение тёплых рук, которые касаются мира. Полновесно и мягко, женственно и спокойно, они надёжно держат его, как мать держит младенца.
Что может быть женственнее и прекраснее, сущностнее, чем руки женщины, наливающей
молоко?
Вот такое впечатление исходит от поэзии Ирины Рыпки.
Неожиданная свежая метафорика рождается из абсолютной открытости миру, истинного упоения им, любования им, и – отсутствия страха, отсутствия желания выпендриться и натужно искать тропы ради самих троп.
Нет такой самоцели.
Как нет и самолюбования.
В её стихах отсутствует желание поразить, непременно что-то кому-то доказать.
Они словно рождаются сами.
В то же время есть поиск, есть рост, есть развитие, автор входит в силу, набирает мощь, – и есть щедрое желание делиться радостью, отдавать своё и испытывать радость от этой отдачи, есть приглашение к тихому пиру.
Всё здесь – на земле и в её стихах – словно водит хоровод.
Полифония всего земного.
Автор легко, играючись, пользуется аллитерацией, играет словом, играет СО словом, как с любимым ребёнком, ему хорошо со словом, он знает все его секретики, и нам хорошо – с этим автором, с его детищем, с его стихом.
а раньше было выскочишь из тамбуракакой-нибудь залётной электричкии лес тебя встречает как сомнамбуласторукий и как водится столикий(«Чёрные ёлки»)
И тебе, читателю, уже хорошо! Ты уже приобщён к какой-то таинственной экзистенции, у тебя перехватывает дыхание, и это восторг перед тайной бытия.
Такой изначальный архетипизм заключён в этих образах, в этих прасмыслах, в этих мифологемах, лотмановская бинарная оппозиция «дом» и «не-дом» вновь оживает, дышит и словно встаёт на котурны, и сколько всего заключено между строк, такое приобщение к изначальности земного – в сакральной ипостаси…
Экзистенциальное зимнее
Ирина Рыпка
я не пишу стихов десятый годили десятый день десятый века за оградой местный вальтер скоттлопатой загребает свежий снегсоседский пинчер смотрит точно лордна проходящих мимо лошадейприкажет звонко девочка апортон полетит за палкой как лакейуткнётся мордой в бархатный сугроботроет палку принесёт к ногампод нами спит арктический сурокнад нами вальтер в руки взял наганпо вечерам селяне жгут дровадым прорастает в небо бородойнаш город заметён на Покроваи даже одинокий конь гнедойпокрыт попоной лёгкого снежкаглаза прикрыл наверное он спитзима – что утонувшая княжнавоскресшая без боли и обидтоска её – кристалл снежинка дрожьдыхание – серебряный Байкалзачем меня так за руки берёшькак будто никогда не отпускал
Уникальность видения – и в то же время ощущение абсолютной естественности и простоты.
И ты естественным образом приобщаешься и словно заново открываешь простые, первозданные вещи, словно заново научаешься их ценить, стряхиваешь то, что мешало их видеть и радоваться им, застилало глаза.
Краткий миг – и такой полновесный!
И мгновенью не нужно останавливаться – ведь КАЖДОЕ мгновение по-своему прекрасно.
Ольга Забирова
Апрельская молитва
Когда в голове ни прозы, ни розы,ни строчки рифмованного бла-бла,бегу до последнего паровоза,считаю встречные купола.Пасхальный благовест слух пронзает,весна рождает себя сама,а я кидаюсь в вагонов стаюи вот мелькают уже дома,и акведуки, и светофоры,рассвета дымка и плоть полей.Я доберусь до конца нескоро,дорога вязкая, точно клей.Зигзагом ходит, петляет ниткой,уводит в серые тополя.Сползает ночь по стене улиткой,за юбку колокол теребя —шестое чувство, прозрачный кокон,гнездо апрельской моей души.Под звонкой ложечкой станет цокатьстальная конница Госпожи.О, Матерь Божья, Святая Дева,Царица вышнего, Мириам,поймай нас в нерукотворный невод,в свой тихий присноблаженный храм.
Баланс белого
Хочется соблюсти баланс белого,не обвести кого-то мелом,не усугубить напряжённую обстановку,быть лёгкой и звонкой,любить.Возлюби врага, как самого себя.И тогда, архангелы радостно вострубят:был человек – враг,а теперь навстречу делает шаги протягивает веточку резеды,чтобы вылечить от червоточины и беды,от пустого навета, от липкой смолы обиди подуть туда, где болит.
Корень страха
Если бы я о тебе написала, ты бы меня не прочёл,но я обхожу стороной идеалы и говорю про пчёл.Бабушка хлебушек в мёд макает, из памяти не стереть.Рвётся верёвочка бельевая, падает в хлорку смерть.Пододеяльником и простынкой, тёплым цветастым платком.Бабушка дяде приснилась: «Сынко, плачешь опять, по ком?»Вечер невесел, в квартире гробик, я с ней сижу одна.Память скребёт меня и коробит, точно в тот день война,спряталась в платьице в шифоньере, сшитое мной из штор.Господи, я ведь с рожденья верю в штиль роковой и шторм.Снег рассыпается белым прахом, март, гололёд, тоска.Я здесь нащупала корень страха, выросший из ростка.Вот и теперь о тебе, пожалуй, не напишу, не жди.Я не тебя в эту жизнь рожала и прижимала к груди.
Музыка
ты обо мне звучал не обо мнесмотрел вперёд и под ноги под сердцеа пруд пруди в канаву обмелелпосеребрел как в судный день Освенцим
