Господь управит
Шрифт:
«Управь, Господи!»
Дрaгоценная вода
Помнится, в древней Шептуховке, это между Миллерово и Чертково в Ростовской области, за водой ходили к колодцу. Для меня, пятилетнего, это было далеко. Колодец располагался рядом с прудами, а недалеко от него стоял старый каменный полуразрушенный дом — помещичья усадьба. Даже название ее не забылось — Соламадьевка.
Почему именно так то место нарекли, сейчас уже не помню. А вот тетки родные, не намного меня старшие, несущие коромысла с ведрами, в которых плавают деревянные кресты — чтобы вода не расплескалась, — очень
И вот бегу я как-то во времена те давние за взрослыми «тетками», одной из которых 13, а другой 15 лет, и тоже ведерко тащу. Маленькое. Дед Гриша мне даже щепку дал, чтобы и у меня из ведерка вода не расплескалась. Бегу и на щепку смотрю. Держит воду или не держит? Щепка плавала правильно и вода не выливалась. Но оказалось, что смотреть надобно было на дорожку, которая, как и нынче у скважины, была покрыта льдом.
Упал… Вода и разлилась. Расплакался. Обратно идти далеко, да и рукавицы мокрые. А как без воды домой приду? Что дед скажет?
«Тетки» выручили. Пожалели. Каждая мне из своего ведра водички налила, «чтобы дед не ругался».
Позвонил я сегодня теткам, одной и второй. Рассказал им, что вспомнил, а они — в слезы. В том давнем 60-м я ревел, а теперь они. Какая, все-таки, драгоценная у меня в ведерке вода была! До сих пор плакать хочется.
Отверзи ми двери
Морозы нынешней зимой как будто старые года вспомнили. Трескучие морозы. И снега привалило столько, что старики между собой никак к консенсусу прийти не могут, при Хрущеве подобное было в последний раз, или уже при Горбачеве.
Деду Федору подобная погода не нравилась, потому что вся его теория о скором конце света и грядущем антихристе рассыпалась в прах. Ведь главным аргументом в пользу «последнего времени» были, по мнению деда, изменившиеся климатические условия и глобальное всеобщее потепление. С придыханием вещал церковный сторож, что от отблесков огня адова и костров для грешников уже тают Арктика вкупе с Антарктикой. А молодежь-то, глядите-ка, не ведая про пекло да костры, почти голяком ходит, пупки наружу выставив! Все сходилось и подтверждалось у церковного оракула, но лишь до этой зимы. Со скорбным раздражением захлопнул дед Федор исчерканную карандашом книгу о скором втором пришествии, и, увидев, что уже совсем рассвело, влез в валенки и пошел расчищать дорожку к храму да врата церковные открывать.
Должно заметить, что храм, где готовился к Судному дню дед Федор, был старым, годы лихолетья пережившим и в силу музейного советского прошлого выстоявшим в сохранности. Даже колокольня уцелела вместе с капитальным кирпичным забором с колоннами и чугунными решетками-пролетами. Пережили всех и вся и литые ворота с вензелями, открывать и закрывать которые, наряду с другими послушаниями, должен был именно приходской сторож.
Снег, тихо падавший вечером, от жесткого ночного мороза сделался как пыль и убирался легко. Быстро расчистив путь к паперти, дед Федор увидел, что у ворот уже стоит Дарья, прикрывая руками в вязаных перчатках нос и щеки и выписывая ногами сложную композицию, так как современные «зимние» сапожки на подобный мороз никак не рассчитаны.
Вообще-то, к Дарье дед относился положительно. Хоть и молода девка, но скромна, одета подобающе и на колокольне такие коленца отзванивает да переборы, что и не хочешь — о Боге вспомнишь и перекрестишься. Вот только одно смущало. Неправильно это — девка-звонарь! Не бабье дело с колоколами управляться. С этим непорядком сторож уже практически смирился, да вот давеча расстроила Дарья деда непотребством современным. После всенощной от колокольни ключи в сторожку занесла, а в ушах у нее наушники с проводами торчат. Хотел дед Федор тут же ее отчихвостить, что сатанинские побрякушки на себя надела, да промолчал. Лишь укоризненно глянул и буркнул утверждающе: «Ох, гореть тебе, красавица, в пламени геенском». Дарья, зная наклонности приходского деда, тоже промолчала, лишь взглянула удивленно и убежала.
Федор неторопливо, явно показывая, что вчерашний Дарьин грех помнит, пошел к воротам, доставая из ватных штанов большой древний ключ, привязанный для безопасности к поясу. Открывать и закрывать врата дед любил и творил сие действо торжественно и с большим значением. Недаром настоятель за глаза величал сторожа «апостолом Петром»! Дед об этом знал и, в принципе, больших возражений к данному определению не имел.
Замок на воротах, по всей видимости, был ровесником самого храма. За древностью лет он уже вполне стал музейной ценностью, но функции свои выполнял исправно и никогда не подводил. Но день, видно, не задался с утра. Замок отказал. Он не хотел открываться, несмотря на все дедовские ухищрения, причитания и взывания…
— Дашка, — вскричал расстроенный сторож, — молись Богородице Иверской, Она Вратарница, поможет.
Молитвы пред иконой Иверской Дарья не знала, поэтому читала все, что связано с Девой Марией, но по такому холоду лучше всего у нее выходило протяжно-заунывное «Царице моя Преблагая…»
Старик, не прекращая попыток открыть замок, скороговоркой ругался набором из четырех слов, которыми бранятся все православные сторожа: «окаянный», «искушение», «вражина» и «нечистый попутал». В его лексиконе встречались выражения и покрепче, но с ними дед усиленно боролся последние три десятка лет.
— Замерз видно, вражина, — резюмировал Федор и шустро, покряхтывая от холода, посеменил в сторожку за бумагой. Замок отогревать.
Бумага в сторожке водилась в виде пророческого издания газеты «Сербский крест» и столь же необходимого в деле подготовки ко гласу Трубному ежемесячника «Русь Православная». Покусится на данные «откровения» дед Федор никак не мог, поэтому для растопки набрал ворох использованных поминальных записок.
У ворот уже стояло два десятка пришедших на службу прихожан, в большинстве своем женского пола. Читать молитвы, глядя на не открывающийся замок, они как-то не были приучены, поэтому судачили о холоде и безобразиях, которые вот уже и до храма Божьего докатились. Рассуждения эти дед Федор прервал и потребовал молитвы, пока огонь от заупокойных и заздравных записок не разогреет внутренности старинного замка.
Тщетно. Замок в клубах пара, к нему и рукой не притронешься, а механизм не работает. Ключ как в преграду упирается.
— Без лукавого тут не обошлось, — окончательно утвердился в мысли дед Федор. «Или лукавой», — мелькнула мысль.
Сторож медленно, со значением оглядел все увеличивающуюся группу прихожан, мысленно прикидывая, кто же из них мог навести порчу на храмового воротного долгожителя. Ведьм, колдунов и колдуний не находилось. Слышался хруст снега под ногами прихожан, да инеем от дыхания покрылись бороды и платки. Холодно.