Господа Магильеры
Шрифт:
Я позеленел. Рядом не было привычного зеркала из смотрового кабинета, но я вдруг явственно почувствовал, что зеленею. Дыхание заклокотало в груди. Хайнц бросил на меня взгляд и усмехнулся.
– Нравится? Так и думал. Слушай дальше. Итак… «Отказывается отпускать меня, рабочего человека, на публичные лекции и в цирк, а кроме того, ущемляет материально. Регулярно произносит контрреволюционные речи и, вероятно, является реваншистом и реакционистом…»
Не думал, что умею приходить в такую ярость. Стыдно сказать, едва не сломал стул. Даже перед глазами потемнело.
– Имя! – рявкнул
– Так точно. Господин Пферде Пфефферер фон Шатцимейер. Да погоди ты, дай давление тебе снижу, а то сейчас взорвешься…
После того, как Хайнц положил мне руку на лоб, стало легче. Злость не отпустила, но задыхаться я, по крайней мере, перестал. Нервы, нервы у тебя никуда не годятся, старик. Двадцать лет назад умудрялся сидеть, не меняясь в лице, под ураганным артобстрелом, когда французские снаряды перемешивали землю кругом, как тесто. А потом несли раненных, и не в госпиталь, потому что не было никакого госпиталя, а прямо в траншее, где кто-то сообразил постелить кусок грубой дерюги. И на этой дерюге ты восемнадцать часов подряд пытался вдохнуть жизнь в изуродованные, окровавленные, обожженные и разорванные в клочья человеческие тела. А сейчас…
– Ну и что это за Пферде Пфефферер фон Шатцимейер? – спросил Хайнц своим обычным голосом, убедившись, что меня не хватит удар, - Любопытный, должно быть, человек.
– Никакой он не человек, - устало пробормотал я, чувствуя себя обессиленным и обескровленным, - Это мой пёс по кличке Шатци.
Хейнц некоторое время молчал. Осмысливал.
– Так, - сказал он неуверенно, - Похоже, пора тебе кое-что объяснить, мой дорогой друг и коллега.
– Давно пора, - неохотно сказал я, - Не хотел раньше времени результат разглашать. Опыт уникальный, первый в мире. Нашел я на улице ничейного пса. Овчарка. Кличка Шатци. Умнейший пес, только голодный и вшивый, как мы в девятнадцатом. Я его для опыта подобрал. Пересадил ему гипофиз покойника. Ну и полетело.
– Но бумага это написана человеком.
– Псом. Точнее, бывшим псом. А сейчас, надо думать, человеком. Или чем-то вроде того…
– Ты пересадил гипофиз человека псу – и тот стал человеком? Ну, знаешь ли… В конце концов, я врач, и в подобную чепуху верить не собираюсь. Такую историю только газетчикам можно скормить!
– Дай закончить. Разумеется, никаким человеком он так запросто не стал. Потребовалось еще полгода кропотливого труда, чтобы почти полностью перестроить его нервную, скелетную и мышечную систему. Да у меня месяц ушел только на то, чтоб перекроить его вестибулярный аппарат и научить держаться вертикально! Если бы только гипофиз!..
– Но это невероятное научное достижение! Прорыв! Ты станешь первым в мире лебенсмейстером, создавшим человека из собаки!
– Знал бы я, чем это закончится, усыпил бы несчастное животное, - зло сказал я, уворачиваясь от объятий Хайнца, - Сколько он у меня крови выпил!.. Имя взял, и не человеческое, а словно в насмешку. Пферде Пфефферер фон Шатцимейер! Он издевался надо мной! Дальше начался кошмар. Гонялся за кошками. Разгромил кабинет. Пытался приставать к фрау Зелде. Ябедничал соседям, прожег своими сигаретами скатерть… Удивительно неприятный тип. В его обществе я сам будто проделываю обратный путь от человека к собаке, а проще говоря, зверею день ото дня. Потом кокаин, женщины, переписка Гинденбурга с этим, как его…
– То-то мне показалось, что в последнее время ты сам не свой, - заметил Хайнц, старый мудрый друг Хайнц, - Не переживай, ходу я этой бумажке не дам, самолично смою в клозет. Но подумал, что тебе будет полезно знать, с кем живешь под одной крышей.
– Доктор Борлиндер даже грозился застрелить этого Шатцимейера, да я не дал. Теперь вижу – зря! Да, зря. Но ничего. Эта писулька стала последней каплей. Теперь уж решено.
Я решился в секунду. Да, иного пути нет. Привычно, не сходя с места, распланировал действия. Сперва позвонить Борлиндеру, пусть срочно готовит операционную. Да, на всю ночь. Камфарное масло, кислород. Телефон отключить к чертям. И звонок на двери тоже…
– Значит, этот Шатцимайер с самого начала знал, что ты практикующий лебенсмейстер?
– Как ему не знать? Если он сам, фактически, и есть плод моих лебенсмейстерских экспериментов? Знал, конечно. Клял меня, как мог. Псом старого кайзерского режима обзывал. При том, что недавно сам хвостом вилял! Культура отвратительная, животная. Вечно грязь, склоки, ругань… Веришь ли, я за эти полгода еще на двадцать постарел. Но теперь-то я с ним разберусь… Пферде! Пфефферер! Плохо ему человеком быть? Ничего, обратится вновь собакой!
Я бы тут же выскочил из кабинета, если бы Хайнц осторожно, но сильно не взял меня под руку.
– Постой, - сказал он, - Постой, старик. Так значит, ты решил распорядиться его судьбой собственнолично?
– Давно пора было заняться этим! Но теперь я решил. Умоляю, не задерживай.
– Один вопрос. Ты чувствуешь, что у тебя есть на это право?
Вопрос удивил меня. Но не в характере Хейнца было задавать бессмысленные вопросы.
– Ну разумеется! Я же создал этого Шатцимайера в некотором смысле. Точнее, единственно я и создал!
– Ты экспериментировал над собакой, старик. А теперь он человек. И выходит так, что ты считаешь себя вправе низвести человека до собаки? Распорядиться жизнью мыслящего существа? Ты, тот самый, кто утверждал, будто магильерам нельзя мнить себя выше людей, сам же первым и нарушаешь эту заповедь? Смотри, еще десять минут назад ты ожесточенно спорил со мной про элиту и вседозволенность. А теперь уже сам воздвигся на место высшего, решив распорядиться судьбой того, кто оказался от тебя зависим в силу обстоятельств?
Я запнулся, не сразу сообразив, что имеет в виду Хайнц.
– Это подлец, провокатор и вор!
– И еще доносчик, не забывай. Но это ничего не меняет. Он человек. Какой есть. Какой получился.
– Он собака!
– Уже нет, ты сам это признал. А я могу лишь засвидетельствовать. Ты сделал из Шатци собаку и теперь, если все то, что ты говорил, верно, у тебя нет морального права что либо с ней делать. Извини, Фридрих, но ты сам высказался достаточно ясно. Опасно, когда магильер начинает считать себя основой общества, его единственным мерилом и хозяином, это приведет к магильерократии, как ты выразился. Ну так чем же ты лучше, чем мы?