Господа офицеры и братцы матросы
Шрифт:
В истории освоения Севера навсегда останется имя Татьяны Прончищевой (в некоторых источниках ее почему-то ошибочно именуют Марией), которая вместе со своим супругом лейтенантом Прончищевым, командовавшим одним из отрядов экспедиции Витуса Беринга, без всяких раздумий отправилась на крайний север. Мужественно перенося вся тяготы и лишения полярного плавания, она сопровождала мужа в его походе. Супруги Прончищевы почти одновременно умерли от цинги и были похоронены на побережье Таймыра.
Навсегда остался в истории российского флота подвиг супруги лейтенанта Романа Кроуна Марфы Ивановны, сопровождавшей мужа во всех сражениях русско-шведской войны 1788–1790 годов. Под вражескими ядрами эта женщина бинтовала раненых, поила их водой. Пораженная мужеством Марфы Кроун, императрица Екатерина Вторая лично вручила ей особый женский орден – орден Святой Екатерины.
Знаменитый адмирал Петр Иванович Рикорд, участвовавший в первом кругосветном плавании Головнина, а впоследствии успешно показавший себя в Средиземноморской эпопее 1827–1831 годов, был женат на племяннице своего друга Григория Коростовца Людмиле Ивановне Коростовец, бывшей моложе своего мужа на двадцать пять лет. Вместе с ней он прибыл на Камчатку, когда был назначен туда губернатором. Все годы правления Рикордом Камчатским краем
Из биографии Людмилы Рикорд: «Она была подвижная, умная и весьма доброжелательная женщина, пользовавшаяся большим уважением среди людей своего круга. Как общественная деятельница, Рикорд оставила по себе память литературными трудами, первыми из коих были: «Подражание псалму 114», «Приключение на именинах» и, наконец, статья, помещенная в «Вестнике Европы» за 1820 году, присланная из Охотска, где она жила в то время, и содержавшая описание тамошнего края. Уже в 1825 году она была выбрана почетным членом Санкт-Петербургского вольного общества любителей российской словесности. Состоя, около 10 лет, в звании председательницы Комитета, стоявшего во главе Прибалтийского православного братства во имя Христа Спасителя, ею же основанного в 1869 году, она много сделала для поддержания православия среди населения этого края. Постройка православных церквей, учреждение русских школ, поддержка русского языка – вот главные цели ее деятельности на этом поприще. Л. И. Рикорд известна еще как составительница нескольких рассказов из своих воспоминаний, помещенных в «Русской Старине»; среди них находим: «Воспоминания Л. И. Рикорд о пребывании в Константинополе в 1830 году», «Воспоминания Л. И. Рикорд».
Она же написала биографический очерк своего мужа, предназначив его для воспитанников Мореходного училища, получивших премию имени адмирала П. И. Рикорда. Кроме того, Л. И. Рикорд издала: «Записки о плавании к Японским берегам в 1812 и 1813 годах и о сношениях с японцами» своего мужа, адмирала Рикорда. Она также весьма известна своей благотворительностью, так что во многих благотворительных учреждениях Петергофа, Ораниенбаума и Петербурга она своими вкладами оставила по себе вечную память. Л. И. Рикорд скончалась в глубокой старости, в Петергофе, 26 июня 1883 года, на 89 году жизни, и погребена в Александро-Невской лавре».
Будучи сама по себе весьма примечательной личностью и талантливой писательницей, Людмила Ивановна приняла участие и в судьбе еще одного известного российского моряка, найдя ему хорошую жену и верного друга.
Из воспоминаний лейтенанта Э. Стогова о жизни флотских офицеров на далекой Камчатке: «Наступила зима 1821–1822 гг. и начались вечеринки – эти маленькие балы. Жена начальника Рикорда Людмила Ивановна, очень милая особа; не имея детей, она собрала к себе пять хорошеньких девочек, дочерей дьячков и мещан, прилично одела их, выучила грамоте и танцам. Живший со мною путешественник англичанин Кокран (в современном написании фамилия звучит как Кокрейн – В. Ш.) часто проводил время у Рикорда. Оксинька – Ксения Ивановна – девочка прехорошенькая, лет 17-ти была в числе пяти воспитывающихся у Людмилы Ивановны. Она была дочь дьячка при церкви в Большерецке. Их было пять сестер, и все были красавицы. Старшая вышла замуж за комиссионера Американской компании, вторая за купца, третья – за попа, а Оксинька за Кокрана. Свадьба Кокрана устроилась скоро. Когда их обручали, Оксинька страшно плакала и кричала: «Не хочу за Кокрана, хочу за Повалишина» (лейтенант Николай Повалишин командовал в Охотске бригом «Дионисий» – В. Ш.). Сколько возможно, свадьба была обставлена парадно. От дома Рикорда до церкви дорога выстлана была сукном (которое шло на обмундировку команд), по бокам дороги горели фальшфейеры. Я и лейтенант Саполович были шаферами Кокрана».
Вскоре капитан Кокрейн вместе с молодой женой уехал в Англию. Но по приезде в Лондон Кокрейн умер. Его молодая вдова Ксения Ивановна в 1827 году возвратилась в Кронштадт, поселившись в доме Рикорда, который к тому времени стал начальником Кронштадтского порта. Вскоре Петр Иванович и Людмила Ивановна Рикорды познакомили вдову с товарищем Рикорда – капитаном второго ранга Петром Анжу. Офицер был к тому времени уже известен всему флоту как исследователь Севера, искавший там знаменитую землю Санникова, а также как один из героев Наваринского сражения и Георгиевский кавалер. Вскоре Анжу и Ксения Кокрейн обвенчались. Оба были счастливы в этом браке, прожив вместе более сорока лет, имея три сына, три дочери и двенадцать внуков.
Очень достойной женщиной была, к примеру, супруга адмирала А. И. Бутакова Ольга Николаевна. Сразу же после свадьбы в 1853 году молодые выехали в Оренбургский край, так как Бутаков получил назначение на озеро Арал. Ольга Николаевна не осталась в Оренбурге, а ездила везде вместе с мужем. Побывала в форте Казалы, на Арале. В одном из своих комических писем к петербургской знакомой, А. О. Смирновой-Россет, А. И. Бутаков описывает, что делает героиня пустыни, его жена, Ольга Николаевна, как она варит, готовит обед, каких зверей, рыб она ест, а каких дает только туземцам. «Какие звери нас едят, а которых мы едим». «…Говорят, замечательная женщина, – вспоминал о ней с юмором А.Н. Плещеев. – Путешествовала, занималась разными предметами, вызывающими на размышления, акварельные портреты пишет, – словом – страшно!» Именно Ольга Николаевна одной из первых взялась за широкую, планомерную разработку «степной» тематики в русском изобразительном искусстве, в частности в художественном офорте. Несколько офортов ею сделано с рисунков Шевченко периода Аральской экспедиции 1848–1849 годов.
Особое место занимает и история супруги знаменитого исследователя устья Амура адмирала Григория Ивановича Невельского. Из воспоминаний адмирала Г. И. Невельского: «Проездом из Петербурга 16 (28) апреля 1861 года я женился в Иркутске на девице Екатерине Ивановне Ельчаниновой, только что вышедшей из Смольного монастыря, племяннице бывшего в то время иркутского гражданского губернатора В. Н. Зорина. Моя молодая супруга решилась переносить со мной все трудности и лишения пустынной жизни в диком негостеприимном крае, удаленном на десяток тысяч верст от образованного мира. С геройским самоотвержением и без малейшего ропота она вынесла все трудности и лишения верховой езды по топким болотам и дикой гористой тайге Охотского тракта, сделав этот верховой переезд в 1100 верст за 23 дня. Моя жена с первой же минуты прибытия своего в Петровское показала необыкновенное присутствие духа и стойкое хладнокровие. Барк «Шелехов», на котором я с ней находился, подходя к заливу Счастья, по случаю внезапно открывшейся течи, несмотря на все меры, начал погружаться в воду, так что только благоприятный ветер, дувший в направлении берега, и близость мели дозволили немедленно спуститься на последнюю и тем избавить всех от гибели. Семейства пяти матросов, взятых из Охотска, и вся команда барка «Шелехов» соединились на верхней палубе, единственном месте, где не было воды, и с напряженным вниманием ожидали избавления от этого опасного убежища, которое могло мгновенно измениться при первом свежем ветре с моря, В это время капитан барка лейтенант В. И. Мацкевич, поступивший в экспедицию юный лейтенант Н. К. Бошняк и помощники лейтенанта Мацкевича просили мою жену первой съехать на транспорт «Байкал», «Муж мой говорил мне, что при подобном несчастий командир и офицеры съезжают с корабля последними, – отвечала им Екатерина Ивановна. – Я съеду с корабля тогда, когда ни одной женщины и ребенка не останется на нем; прошу вас заботиться о них». Так моя жена и поступила».
Из статьи Н. Бошняка «Экспедиция в Приамурском крае»: «После роскошных зал и гостиных недавней воспитаннице Смольного монастыря, со средствами и возможностью жить иначе, пришлось приютиться в трехкомнатном флигеле, разделивши его с семейством Орлова. Толпы грязных гиляков, тунгусов и ряд встреченных неприятностей не устрашили ее. Мы откровенно сознаемся, что многим обязаны ее внимательной любезности ко всем, и прямо скажем, что ее пример благодетельно действовал на тех, можно сказать, несчастливиц из жен нижних чинов, которых судьба забросила вместе со своими мужьями на горькую долю. Часто находясь в обществе Е. И. Невельской, мы никогда не слыхали от нее ни одной жалобы или упрека; напротив, мы всегда замечали в ней спокойное и гордое сознание того горького, но высокого положения, которое предназначило ей провидение. Занятия по устройству нового хозяйства и книги прогоняли от нее скуку. Во всем обнаруживалась твердость ее характера, привычка к занятиям и способность обходиться без балов и вечеров – способность, столь редко встречаемая в наше время!.. Наконец, поспел губернаторский дом (5 сажен длины и 3 сажени ширины), в пять конурок; наступила зима, а с ней вместе и те страшные пурги, в продолжение которых погибло несколько человек. Везде холод страшный, все замело снегом, так что для прохода вынуждены были разгребать снежные коридоры, а в казарму иногда выход был только через чердак. И Е.И. Невельская проводила зиму одна, (все мы были в командировках), в комнатах с 5° тепла, и, дрожа от холода, продолжала оставаться с той же стоической твердостью убеждений. Наконец наступил 1852 год. Не присылка из Камчатки судов ставила нас в положение более чем отчаянное. Для грудных детей не было молока, больным не стало свежей пищи и несколько человек легло в могилу от цинги (этот удар не миновал и семейства самого Невельского: страдания Екатерины Ивановны, происшедшие вследствие претерпеваемых ею лишений, имели пагубное влияние на здоровье ее малолетней дочери; до сих пор на Петровской кошке существует могила младенца). И тут этот чудный женский инстинкт нашелся, чтобы подать руку помощи страданиям. Единственная корова из хозяйства Г. И. Невельского, завезенная в 1851 году, снабжала молоком несчастных детей, а солонина явилась за столом начальника экспедиции. Все, что было свежего, делилось пропорциональными частями, и опять ни одной жалобы и ни одного упрека. В таких действиях, по моему мнению, заключаются главные заслуги Амурской экспедиции; они поддерживали дух покорности и терпения, без чего она должна была бы рушиться. Спросим теперь после этого очерка, многие ли бы мужчины согласились на подобную жизнь? Конечно, немногие. А ведь этой женщине было 19 лет. Скажут, может быть, что много таких примеров. Да, но все-таки в местах более многолюдных и где не было таких лишений, которые предстояли для женщины в Амурском крае. Из всех этих обстоятельств Е.И. Невельская вышла победительницей, несмотря на то, что, конечно, нажила много врагов, как это обыкновенно бывает в наших захолустьях и закоулках».
Что и говорить, если русские морские офицеры были во все времена готовы к самопожертвованию во имя служению Отечеству, то их жены были готовы к самопожертвованию во имя любви.
Увы, не всегда женитьба делала офицеров счастливыми. Порой склонность супруга и супруги к выпивке вели к деградации обоих. Трагично поплатился за размолвку с женой капитан-лейтенант Александр Возницын. Мичман петровской эпохи, он то уходил из флота в армию, то возвращался. Служил на Балтике и на Каспии. Так постепенно он дослужился до капитан-лейтенантского чина. В 1733 году Возницын был окончательно переведен в армию, так как «в знании морского искусства действительным быть не может», иначе говоря – за вопиющую морскую безграмотность. Однако будучи полным неучем в одном, капитан-лейтенант преуспел в ином. В 1738 году, на закате правления Анны Иоанновны, бывший капитан-лейтенант Возницын был приговорен к смертной казни за богохульство и переход в иудейскую веру. На законного мужа донесла его дражайшая супруга, получившая за доносительство все состояние своего впавшего в ересь мужа. Переход в иудейство был документально доказан экспертами-докторами наличием свежего обрезания крайней плоти. По приговору суда Возницын был заживо сожжен в Петербурге. По-видимому, это была последняя столь жестокая казнь во всей Российской империи.
В то же время во все времена существования парусного флота адмиралтейств-коллегия стремилась, по мере возможности, заниматься вдовами и сиротами погибших и умерших на службе офицеров.
Любопытна история решения судьбы двух малолетних дочерей – сирот умершего контр-адмирала Калмыкова. Сам контр-адмирал Калмыков остался известен в истории прежде всего как прототип знаменитого слуги-калмыка из хорошо известного фильма «Табачный капитан». Вот решение адмиралтейств-коллегии от 1747 года по сиротам контр-адмирала Калмыкова: «Для содержания оставшихся от покойного контр-адмирала Калмыкова двух дочерей, девиц, капитана Фангета жена объявила: оных девиц желает она содержать на своем коште на следующих кондициях: для житья ей с помянутыми малолетними в кронштадтском доме покойного контр-адмирала Калмыкова дать, без платежа денег, жилых 3 покоя; в том же доме в летнее время ей же Фангентше иметь огород; содержать ей тех малолетних сирот в добром смотрении и учить говорить по-немецки токмо одними разговором, шить платье белое и прочее, что принадлежит к женскому полу; оных малолетних двух девиц и одну при них служащую девку содержать ей капитанше на своем коште, кормить, поить и платье мыть, а платье и обувь как оными сиротам, так и девке иметь от себя; за обучение тех малолетних и за содержание их возьмет она с персоны по сто рублей в год… Приказали: с оною Фангентшею в содержании помянутых девиц на представленных от нее кондициях заключить контракт».