Господин Изобретатель. Часть I
Шрифт:
— Да, Максим Семенович, к сожалению, в Академии нет микробиологической лаборатории, она есть у Мечникова в Институте Пастера в Париже, но ведь туда образцы не повезешь, поэтому выход один — оценивать лечение по результату, так сказать ex curantibus[6], — высказал я свое мнение, — вы можете синтезировать еще столько продукта сколько надо, но прошу вас, не передавайте его на сторону без моего ведома, иначе может получиться, как с туберкулином Коха (это я, конечно, припугнул профессоров, но пусть будут осмотрительней). И еще, я хочу взять с собой около фунта препарата СЦ для врача, что лечил меня от ожогов в Первой Градской больнице Москвы, зовут его Леонтий Матвеевич Вышеградский.
— Хорошо, Александр Павлович, так и сделаем, договорились. А журнальная публикация после выйдет — это уже целая диссертация[7] будет.
Вернувшись в гостиницу, я пообедал без особого аппетита и решил вздремнуть. Только заснул — как разбудил стук в дверь: кого еще принесло, — подумал я. Ба! Господин полковник Агеев собственной персоной.
— Здравствуйте, Александр Павлович, а я уж думал, вы тут рыдаете после неудачного Совета, — пошутил полковник, — а вы, как всегда, молодцом, «на боковую», и это правильно!
— Что вы Сергей Семенович, все хорошо, просто старички из Совета неправильно меня поняли, да еще их взъярило, что я юрист, а влез в их дела, — так же, в шуточном тоне, объяснил я Агееву, — вот их новоиспеченный начальник, действительный статский советник Пашутин, все понял и рекомендовал продолжить исследования, так что жизнь продолжается: «the show must go on[8]».
— Это вроде из Шекспира? — полуутвердительно — полувопросительно спросил Агеев.
— Вроде того, — ответил я, — просто подходит по смыслу к ситуации. А откуда вы узнали о моем провале? Ах, да, и я и забыл… (еще бы ответил словами купца Мокия Парфеныча: «Для меня невозможного — мало»).
— Да, вы все правильно понимаете, теперь везде вас незаметно сопровождают мои люди, — подтвердил Агеев мою догадку, — после ваших публичных выступлений и полигонных демонстраций, не исключены еще какие — либо попытки со стороны иностранных разведочных служб выйти на вас с целью склонения к сотрудничеству, как минимум.
Я подумал — а как максимум, опять в бочку с дерьмом? И вообще не был ли тот человек, что неразборчиво произнеся свою фамилию, практически спровоцировал меня на провал, сотрудником полковника? А для чего — для того чтобы загнать меня в свой отдел, поскольку я ему нужен как технический специалист. Нет, это уже паранойя, я и сам для себя решил, что статус госчиновника защитит меня в Российской империи лучше, чем «Наган» в кобуре, что от своих чинуш, что от шпионов. Связываться с асессором Главного Штаба — себе дороже выйдет, чем какого — то купчика или выпускника — юриста прищучить.
Агеев, тем временем, продолжал:
— Мне доложили, что генерал Софиано, фактически исполняющий сейчас обязанности генерал — фельдцейхмейстера, перед докладом на Государственном Совете о перевооружении армии, намеревается завтра посетить Главный артиллерийский полигон «Ржевка». Я вам говорил, что хотел бы сам посмотреть на применение ручных бомб, не составите ли мне компанию завтра утром, скажем в девять часов утра. Вы как ездите верхом, уверенно?
— Как в той шутке, когда одного господина спросили, умеет ли он плавать, а он ответил, что не знает, так как никогда не пробовал, — ответил я, впечатлившись предстоящей поездкой в седле.
— Понятно, — сообразил Агеев, что всадник из меня еще тот, — тогда буду ждать вас в коляске у входа в гостиницу в десять утра.
Утром мы были на полигоне. Погода была так себе, накрапывал обычный питерский дождичек, глинистая земля набухла от воды и солдаты суетились, посыпая песком проложенные дорожки, дабы из высокоблагородия и превосходительства свои начищенные сапожки не замарали и не поскользнулись. Я был в своих «берцах 19 века», то есть ввысоких английских шнурованных ботинках на толстой рифленой подошве, поэтому по грязи не скользил. Панпушко метался, отдавая распоряжения и все самолично проверяя, в то время как полигонные командиры роты и батареи прятались от дождя под навесом для гостей. Но к 12 небо прояснилось и дождь прекратился, как по заказу, послышался крик наблюдателя с вышки: «Едут!».
Тут же появились, как чертики из табакерки, полигонные командиры в сухой и чистой парадной форме, построили свои команды и встали для «встречи справа». Выгвазданных в грязи солдат прогнали в казарму и вперед выставили чистых и сытых на физиономию солдат и унтеров.
Показались, блестя эполетами, генералы и их многочисленная свита, раздалось «здрав — жлам — ваше вы — со — ко — пре — вос— ходи — тель — ство.
После приветствия и прохождения частей полигона торжественным маршем, генералы заняли место на трибуне под навесом и стали наблюдать за подготовкой к артиллерийским стрельбам, в которых по «полевым укреплениям врага», слепленным из бревен и обвалованным землей, должны были стрелять три 87 мм крупповских полевых орудия. Я, Агеев и Панпушко, также как и командир полигонной роты, стояли поодаль, у Агеева и Панпушко были бинокли. Первое орудие должно было стрелять обычным шрапнельным снарядом с трубкой, поставленной на удар, второе — снарядом с пироксилином, третье — с ТНТ. Расчеты уже были выстроены у орудий, командир батареи ждал приказа о начале стрельбы. Наконец, генералы разместились в плетеных креслах, последовала команда и залп разорвал тишину полигона. Были поражены все три цели, но на первой лишь взметнулась земля, а на второй и третей вверх полетели бревна и ошметки дерева. Отменно, сказал Панпушко. Потом были еще залпы, пока стрелять стало не по чему. Поскакавшие к целям наблюдатели после возвращения доложили, что вторая и третья цели уничтожены начисто.
После этого генералы пошли подкрепиться, а к нам на красивой гнедой лошади подскакал адъютант:
— Господин штабс — капитан, — не слезая с седла, прокричал он Панпушко, — вам приказано через полчаса быть готовым к показу ваших бомб.
Что же, пойдемте господа, — сказал Семен Васильевич и мы с Агеевым проследовали за ним.
Окопчик с бруствером был тот же самый, на том же расстоянии в чистых новых мешках стояли чучела, как какие — то зомби, окружающие магический меловой круг, сзади был дощатый помост, за ним еще один, подальше. За помостами были выкопаны траншеи, видимо, чтобы прятаться в них при непредвиденном случае. Унтера — метатели были знакомые, я и Панпушко поздоровались с ними, унтера покосились на стоявшего поодаль Агеева, который был в мундире Главного штаба, с аксельбантом. Но мы их успокоили, сказав, что полковник свой и чтобы они не робели перед генералами и спокойно делали свою работу, как будто их, генералов, здесь вовсе нет.
Панпушко и унтера заняли место у стола, где были разложены образцы гранат без ТНТ и с учебными запалами. Стол находился за 100 саженей перед позицией для метания, мы с Агеевым заняли место возле второго дощатого настила (штабс — капитан сказал, что руководством было решено начать показ с более мощных боеприпасов). Из — за расстояния я не слышал, что штабс — капитан вещал генералам, но они внимательно слушали, тогда как свита вертела головами по сторонам и о чем — то шушукалась позади начальства. Потом унтера побежали к окопчику, из которого они должны бросать «ананаски» в меловой круг. Генералы и свита пришли к нам на помост, причем один из них, видимо, Демьяненко, покосился на мой «прикид», но ничего не сказал.
Унтера четко выполнили свою работу, закидав гранатами «зомби» — только рваная мешковина летела в воздух.
Потом унтера вылезли из окопчика и подбежали с докладом к Панпушко, а тот доложил Софиано, генерал Демьяненко, удовлетворенно покачал головой, видно, что он был доволен грохотом взрывов и показанным представлением. Софиано что — то вручил унтерам, я сначала подумал, что это медали, потом оказалось, что он им выдал по серебряному рублю «на водку». Теперь мы перешли к второму помосту, поближе. Панпушко давал объяснения, поскольку все происходило рядом, я слышал, что он говорил Софиано: