Господин Малоссен
Шрифт:
– Этика и эстетика – одно целое! – восклицал дядя Краус, бичуя театр Рейнхардта.
– Этика и эстетика – одно целое, – повторяла Лизль, отодвигая тарелку, к которой она даже не притронулась.
– Вы меня не убедите, что этот ребенок понимает то, что говорит!
– Ах нет? – иронически отвечал Карл Краус. – Тогда взгляните на ее тарелку! Моя племянница принимает только верные слова.
3) Шумы. Первым шумом, запавшим в память Лизль, был стук ходиков над ее колыбелью. «Тик» и «так»…
– Слушай маятники, – говорила она Жюли. – Слушай всем своим существом. Что «тик», что «так» – все абсолютно разные. Каждый из них оставил во мне память о себе.
– Ты думаешь, это возможно?
Белый грузовик вновь вошел в свой ритм длинного рассказа в неблизкой дороге.
– Что именно?
– Все эти «тик» и «так», воспоминание о «тик» и «так», ты думаешь, это правда?
Жюли посмотрела на меня. Подобные вопросы приводили ее в изумление.
– Ты просто ребенок, Бенжамен. Придется прочесть тебе лекцию о мифе.
Какое-то время мы ехали молча. Потом Жюли спросила:
– Ты знаешь, какие были ее последние слова?
– Последние слова?
– Последние слова, произнесенные Лизль, которые остались на пленке ее магнитофона.
– Последние слова, записанные перед самой смертью?
– Lasset mich in meinem Gedдchtnis begraben.
– И что это значит?
– Пусть меня похоронят в моей памяти.
После встречи в «Кафе Централь» Лизль каждый день, и по несколько раз на дню, звонила маленькому Иову. Лизль обожала телефон. Современное волшебство: ты сразу и здесь, и где-то в другом месте! Лизль или вездесущность.
– Тебя здесь нет, а мы вместе, – говорила она в эбонитовый рожок.
– Мы вместе, но тебя нет рядом, – вежливо отвечал голос маленького Иова.
Но настоящий шок, удивление из удивлений, случился через две недели после их встречи. В тот вечер Герма и Стефан повели Лизль и Иова в театр. Играли водевиль господина Фейдо «Передайте» на французском. Когда поднялся занавес, мужчина на сцене (Шаналь) сидел один в гостиной (скоро его застанет жена, Франсина) и говорил, обращаясь к машине. Машина повторяла, слово в слово, то, что он только что ей сказал!
Этот аппарат обладал еще более крепкой памятью, чем была у Лизль. Памятью, которая не выбирала.
– Что это такое? – спросила Лизль у своего отца.
– Магнитофон, – ответил Стефан.
– Кто его изобрел? – спросила Лизль.
– Вальдемар Паульсен, – ответил Стефан. – Датчанин.
– Давно? – спросила Лизль.
– В 1898-м, – ответил Стефан.
– Как это работает? – спросила Лизль.
– Остаточное намагничивание стальной проволоки, – ответил Стефан.
– Я хочу такой же, – заявила Лизль.
– Слушай пьесу, – ответил Стефан.
«…чтобы мой голос пересек океан…» рассказывала
– Я хочу такой же, – повторила Лизль.
С той секунды, когда Лизль подарили ее первый магнитофон, она стала записывать память мира.
Сначала это был голос дяди Крауса.
– Повтори, дядюшка Краус, повтори для магнитофона то, что ты только что сказал.
Дядюшка Краус поворачивался к воронке рупора и повторял то, что он только что сказал:
– В настоящий момент Вена выступает как полигон для разрушения мира.
– А теперь слушай.
Машина повторяла гнусавым голосом:
«Внастоящий момент Вена выступает как полигон для разрушения мира».
За этим последовали аннексия Боснии и Герцоговины, убийство эрцгерцога Франца Фердинанда в Сараево, четыре года Мировой войны, миллионы погибших, падение великой империи, Октябрьская революция, возвращение семьи Бернарденов во Францию, свадьба Лизль и Иова, рождение Маттиаса и создание Уникального Фильма.
– Рождение Маттиаса и создание Уникального Фильма? Уникальный Фильм пришел уже после Маттиаса?
Белый грузовик выехал наконец на автостраду и скользил теперь вдоль реки.
– Маттиас очень помог им в создании этого фильма. Я помню, что Маттиас отдавал все свободное время Лизль и Иову. Когда Лизль возвращалась из своих бесконечных поездок и когда Иов был свободен от своих дел, Маттиас просиживал с ними часы напролет. Отсюда как раз и вся проблема.
– Проблема?
– Точнее, проблемы. Развод Маттиаса и Сары, чувство ненужности у Барнабе… То, что связывало Иова и Лизль, не слишком похоже на большую любовь в твоем понимании, Малоссен.
– Ясно.
– Что тебе ясно?
– Общий замысел, взаимовыгодный союз. «Любить не значит смотреть друг на друга, но вместе смотреть в одну сторону», и прочие фишки производительности. Любовь созидающая и продуктивная. Фабрика любви: Судьбы, объединяйтесь!
Смотрим прямо на голубой горизонт: вперед, к общему творению, и не щадить того, что мешает! За дело! Естественно, Барнабе не нашел там себе места. Личное счастье не предусмотрено в плане пятилетки, и еще меньше – в проектах целого века! Что до меня, Жюли, я не могу предложить тебе совместного творчества, ни даже маленькой затеи, так что, если тебе придет что на ум, сразу меня предупреди, чтобы я успел запрыгнуть на ходу.
Добрая порция ответа на только что произнесенный ею монолог. Но я не стал распространяться, а лишь сказал:
– Остановись на стоянке, вон там.
– Не можешь подождать?
– Мне надо позвонить. Останови.
Она остановилась. Дверца грузовика со свистом распахнулась перед будкой телефона-автомата. Я спустил всю металлическую наличность в глотку машины для утешения.
– Алло, мама?
– Да, это я, мой хороший.
– Все в порядке?
– Все нормально, мой мальчик. Как дорога?