Господин мой, рыцарь
Шрифт:
Хозяин ловко поймал монету, и, широко улыбнувшись, засеменил выполнять приказание. Вскоре на столе появились пиво, вино, хлеб и зелень, а через некоторое время большая сковорода с мясом.
Пока Люк и его конь Лось ели и отдыхали, девушка стояла и смотрела на него. Люк предложил ей кусок хлеба, но она отказалась, что совсем его не удивило: «После происшедшего с нею, у нее может быть еще неделю не будет аппетита», – подумал он.
Девушка все время оглядывалась на дорогу. Наконец вдали показалась путница, впряженная в ручную тележку. Девушка побежала ей навстречу. Когда
Усталая женщина рука об руку со своей дочерью подошли к грубому парапету из жердей, у которого сидел Люк и встали перед ним на колени:
– Добрый рыцарь, помоги мне похоронить моего мужа…
– Пошли прочь, или я натравлю на вас собак, – крикнул показавшийся из дверей хозяин постоялого двора.
– Мы под защитой господина рыцаря, – в отчаянии проговорила женщина. Хозяин вопросительно посмотрел на Люка, тот, продолжая есть, неопределенно пожал плечами.
– Добрый рыцарь… – снова обратилась к нему женщина, но Люк, поставив кружку, перебил ее:
– Если бы я был добр, то лежал бы сейчас рядом с твоим мужем.
– Боже, милостивый! – из дверей показалась хозяйка постоялого двора, дородная баба под стать своему мужу. Она подошла к стоящей поодаль тележке и наклонилась над трупом:
– Они его повесили! – победно констатировала женщина, удовлетворившая свое любопытство. Потом она подошла к стоящим на коленях матери с дочерью:
– А ведь я говорила ему не ехать туда.
– Куда же нам было ехать, дорога тут одна, – устало произнесла мать. – По лесу с тележкой не проедешь.
– Хотели спасти свои ничтожные пожитки, – проворчал трактирщик. – Ну и где они теперь?
– Стражники забрали, – сказала девушка. Ее мать, казалось, уже была не в силах что-то говорить. Но она пришла в себя и опять взялась за свое:
– Добрый рыцарь, прочти над Бруйдом молитву праотцу и праматери. Наш старый хозяин, тоже рыцарь, барон Регед никогда не отказывался благословлять родившихся, и провожать в иной мир умерших.
– А священники в храмах? Это ведь их работа, – возразил Люк.
– Где-то в городах они есть, а у нас только лесные друиды, – сказала женщина, – они сожрут тело Бруйда. Я не хочу, чтобы его тело глодали звери, клевали птицы или зажарили на своем костре лесовики.
Люк знал об этом странном предубеждении простых людей против друидов, но удивился, что оно так же сильно здесь на острове как и за сотни миль отсюда, в его родных краях.
– Есть там кладбище? – спросил Люк хозяина харчевни, махнув в ту сторону, в которую лежал его путь.
– Да, – ответил тот равнодушно, – за нашей деревней. Если постучите в крайний дом, то старый Муйрхол за монету поможет вам со своей лопатой.
– У меня есть заступ, – возразила женщина. – Это все, что осталось.
Люк наполнил остатками вина свою флягу и, попросив хозяина завернуть остатки его обеда, отправился в путь. Его недоеденный обед положили на капустные листья и обернули куском рогожи. Люк дал кулек женщинам со словами:
– Это будет тризна по вашему мужу и отцу.
Он сел на коня и не торопясь поехал дальше. Женщины
Люк слез с коня, который тут же принялся щипать траву, особенно густую и сочную в этом месте. Женщина вопросительно посмотрела на рыцаря. Он, оглянулся по сторонам, а потом показал ей на понравившееся ему место – где две аллеи тополей сходились:
– Копайте вон там.
Несчастная вдова вытащила из-под тележки привязанный там заступ и пошла в указанное место. Она размахнулась и воткнула железный наконечник в поросшую травой землю. Потом с трудом вынула его и рубанула дерн еще раз. Она работала упорно, но не очень умело. Не женское это дело, копать землю заступом.
Посмотрев некоторое время на ее старания, Люк подошел, взял заступ и показал, как им следует пользоваться. Когда он углубился по колено, взял свой помятый щит и острым концом вытащил остатки земли. Женщины там временем сволокли с тележки труп, и положило рядом с ямой. Так общими силами они выкопали яму по пояс.
– Глубже не надо, – остановил их Люк. – Трудно будет опускать тело вниз.
Вдова наломала зеленых веток и устлала ими скорбное ложе повешенного. Люк подошел к разверстой могиле и произнес речь. Это было нетрудно, он слышал их множество после сражений, в которых ему пришлось поучаствовать:
– Праотец и праматерь, – сказал он. – Примите этого честного труженика в своем лучшем мире, так как в этом он оказался не нужен. Его прогнали с насиженной земли и лишили самого дорогого, что у него было – жизни…
– А на языке священников ты можешь, – тихо спросила вдова.
– Легко, – ответил Люк и заговорил на смеси эльфийского и гномьего языков, немного знакомых ему с детства, с вкраплением словечек из языка амазонок, изученного им пока он жил в их стране. Кроме того, он вставлял выражение на древнем богослужебном языке: «в прошлом, сейчас и всегда», которое, как он хорошо знал, употребляют священники. Вторая часть его спича, таким образом, не имела к покойнику никакого отношения и представляла собой набор общеупотребительных слов: «Здравствуйте, добрый день, дай хлеба, хороший мальчик, иди сюда, уходи отсюда». Но женщины слушали его очень внимательно, и были довольны.
Когда они собрались опускать покойника в могилу он предложил:
– Его одежда. Ее ведь можно продать…
Вдова посмотрела на Люка, потом на куртку, шапку и башмаки покойного и стала раздевать труп. Вещи связала в узелок. Затем они сволокли тело вниз. Тут у женщины навернулись на глаза слезы, она сняла свой довольно нарядный дорожный плащ и накрыла им тело.
Выбравшись наружу, мать и дочь забросали могилу землей и постарались придать образовавшемуся холмику правильный вид. Потом они сидели и робко ели остатки обеда, искоса, поглядывая на Люка. Наконец он сказал: