Шрифт:
Татьяна Рябинина
Господин в синем фраке
Санкт-Петербург, журнал «Консул», № 2 (5), 2006
Февральский вечер 185* года, которым начинается наше повествование, был исполнен какой-то смутной тревоги. Ветер с Невы влажно дышал близкой оттепелью, сочно похрустывал под полозьями замаслившийся снег. Подходила к концу сырная седмица, до начала Великого поста оставались считанные дни. Балы, маскарады, домашние концерты давались и при дворе, и в каждом богатом доме, с таким размахом, словно в последний раз. Вдохнуть поглубже пьянящий воздух веселья, танцев, флирта – и туда, в глубину покаяния, истинного или мнимого - неважно. Даже там, где в обычное время гостям предлагали лишь вино и легкие закуски, устраивались ужины или хотя бы угощения.
Бал-маскарад, о котором пойдет речь, предполагался закрытым, попасть на него можно было лишь по особому приглашению. А поскольку устраивал его в своем особняке высокопоставленный чиновник министерства иностранных дел, то и приглашены были в основном лица, имеющие непосредственное отношение к дипломатии. Впрочем, не были обойдены вниманием и бальные завсегдатаи, cr`eme de la cr`eme, а также несколько знатных иностранцев, пребывавших в столице.
Время шло к полуночи, веселье набирало обороты, и только князь Андрей Иванович Бобровский, коллежский асессор двадцати семи лет от роду, состоящий на службе в министерстве иностранных дел, одиноко стоял в нише, облокотившись на подоконник и мрачно поглядывая на танцующих. Он то и дело одергивал фалды черного фрака, приглаживал светлые, слегка вьющиеся волосы, нервно поправлял маску. Бокалу шампанского, из которого князь изредка отпивал, казалось, грозила смертельная опасность – так судорожно он сжимал его в руке.
В приглашении указывалось, что все гости на балу должны быть замаскированы, - этим предполагалась большая и даже, может, рискованная по сравнению с обычными балами свобода. Но Бобровский и среди тысячи подобных узнал бы ту изящную брюнетку в голубом домино, которая разговаривала неподалеку сразу с тремя кавалерами. Узнал бы по нежным локоткам с мягкими ямочками, по крохотной атласной туфельке, которая выглядывала из-под шелкового подола чуть дальше, чем это дозволялось приличиями, по горделиво приподнятому подбородку и смеху, похожему на звон хрустальных шариков. В княжну Зинаиду Яковлеву, младшую дочь своего начальника, он был влюблен уже второй год. Девушка эта буквально с первого своего выезда в свет стала всеми признанной модной красавицей, однако ее ветреный нрав приводил поклонников в отчаяние. Бобровский порой пользовался ее расположением, настолько явным, что он позволял себе мечтать об алтаре, но… Расположение это внезапно сменялось ничем не объяснимой холодностью. Князь страдал и все более терял голову.
Так случилось и в этот раз. Накануне он встретил княжну в театре, и та сказала, что с нетерпением будет ждать встречи с ним на «дипломатическом» маскараде. И что же? Стоило ему подойти к ней, княжна демонстративно полистала свою бархатную бальную книжечку и заявила, что все танцы у нее уже расписаны. И это на балу-маскараде, где записи вообще не приняты?! Бобровскому осталось только откланяться и издали наблюдать за княжной, мрачнея с каждой минутой. Что она позволяет себе, эта девчонка, которая совсем недавно бегала в коротких платьях и ловила в ручье лягушек?! Князь давно покинул бы особняк, он даже направился было к выходу, но вспомнил, что уйти раньше определенного часа считалось нарушением хорошего тона. Стоя на лестнице, он с завистью посмотрел на гостя в темно-синем бархатном фраке и черной маске, который торопливо шел к двери, перекинув шинель через руку. Бобровскому показалось, что он совсем недавно видел эти седеющие виски, гордый римский нос и чуть раздвоенный подбородок. Однако вспомнить, кто же это, так и не смог. Вздохнув глубоко, князь вернулся в зал и встал на прежнее место у окна, намереваясь продержаться хотя бы еще полчаса.
Между тем по залу словно пробежал ветерок. Так бывает, когда кто-то приносит в собрание новость. Один шепнет другому, другой – третьему. Четвертый, повинуясь тайному инстинкту, повернет голову и, встретившись взглядом с уже посвященным, приподнимет брови: «Что-то случилось?». А через несколько минут новость обежит зал, и публика загудит, сладко предчувствуя пикантный скандал.
Прикрываясь веерами и лорнетами, замаскированные дамы и кавалеры шептались о том, что посланник одного из немецких княжеств господин N. закрылся в покоях с баронессой Ольгой Дорн и не открывает дверь, несмотря на требования барона и хозяина дома. Шокированные столь явным нарушением приличий, гости прекратили танцевать и ждали дальнейшего развития событий.
После долгого стука, угроз и уговоров, на которые не последовало никакого ответа, барон потребовал, чтобы хозяин дома распорядился взломать двери. Когда же их сняли с петель, все поняли, что скандал будет не только пикантным, но и страшным.
Баронесса лежала на полу, ее широко раскрытые глаза неподвижно смотрели в потолок. Она была задушена – на белоснежной коже проступили багровые следы пальцев. Посланник полулежал в кресле, в его грудь был вонзен дамасский кинжал, взятый из коллекции хозяина. На губах пузырилась кровавая пена.
Кто-то из дам лишился чувств, кто-то спешил достать флакончик с нюхательными солями. Сбившись в стайки, гости сняли маски и оживленно обсуждали происшествие. Срочно послали за городовым, в посольство, в министерство иностранных дел и даже в III отделение царской канцелярии – ведь убит иностранец, да еще к тому же посланник, что чревато дипломатическими осложнениями!
Дам, конечно, удивляло неслыханное бесстыдство покойной баронессы, рискнувшей уединиться с кавалером в присутствие на балу мужа. Однако все сошлись на том, что есть гораздо более удивительное обстоятельство. Дверь комнаты была закрыта изнутри на ключ, окна – утеплены на зиму. По всему выходило, что господин N. задушил баронессу, а затем покончил с собой, ударив себя кинжалом в грудь. От князя Бобровского, который пытался рассказать жандарму о спешившем к выходу незнакомце в синем фраке, попросту отмахнулись – мало ли кому понадобилось срочно уйти. Да и потом не просочился же он в замочную скважину или в щель под дверью.
Тем не менее князь не успокоился. Что-то странное и подозрительное виделось ему в том человеке. Отозвав в сторону до нельзя разгневанного хозяина дома, он как мог попытался описать таинственного незнакомца – и синий фрак, и седеющие виски, и римский нос. Но тщетно – ни один из числящихся в списке приглашенных под это описание не подходил. Более того, слуги не смогли вспомнить этого гостя – его не видел никто, ни входящим, ни выходящим из дома. Как будто он в воздухе растворился. И даже далекому от всякой мистики князю стало не по себе.
Но, как известно, беда не приходит одна. Когда на следующий день безутешный опозоренный барон принимал соболезнования и готовился к похоронам супруги, а чиновники улаживали формальности, связанные с отправкой тела посла на родину, выяснилось еще одно пренеприятное обстоятельство. Из рабочего кабинета дипломата пропали крайне важные секретные документы. Предание их гласности могло повлечь серьезные осложнения дипломатических отношений между его страной и Россией. Тщательное расследование дела ни к чему не привело. Возможно, господин N. сам передал кому-то бумаги, но ведь их могли и выкрасть. И тогда нет ничего странного в том, что он, помутившись рассудком, задушил баронессу и покончил с собой. И хоть дамы утверждали в один голос, что баронесса Дорн, известная своим легкомыслием и непостоянством, даже не была до этого вечера знакома с посланником, но мало ли что может приключиться в горячке масленичного маскарада!
Начался пост, волна увеселений схлынула сама собой. Другие заботы захватили умы столичной знати. Скандалы, как бабочки-поденки, не живут долго. Барон Дорн ушел в отставку и отправился в свое имение, из маленького немецкого княжества прибыл новый посол, о неприятном происшествии на «дипломатическом» маскараде стали забывать.
Забыл о нем и князь Бобровский. Княжна Зинаида опять стала нежной и ласковой, просила почаще навещать ее и даже осмеливалась ответить на его поцелуй, когда компаньонка Софи ненадолго оставляла их одних. С трудом высидев присутственные часы в департаменте, князь спешил на Фонтанку, чтобы поскорее увидеть дорогую Зизи. Порою, сидя рядом с ней и читая вслух модный роман, он поднимал глаза, встречался с ней взглядом и терял нить повествования. И все чаще представлял, как скажет ей: «Позвольте поговорить с вашим батюшкой о нашем будущем».