Господин Великий Новгород (сборник)
Шрифт:
Ее голубые глазки заискрились, как незабудки.
Статный рыцарь, с длинными белыми перьями на шлеме, в щегольском того времени вооружении, быстро вошел в комнату и не дал договорить Эмме свое имя.
Его гладко отполированные латы сверкали под шелковой белой перевязью, охватывающей его стан, лосиные до локтей с раструбами перчатки и коротенький меч в хитрочеканенных и позолоченных ножнах придавали ему вид щеголя.
Он почтительно раскланялся с фон Ферзеном и приветливо с фон Доннершварцем и, видимо, с особенным чувством с Эммой, затем поднял забрало своего шлема, ловко снял его, и черные кудри рассыпались по его плечам.
– Узнали, узнали! Роберт! А мы тебя ожидали и недавно еще говорили о тебе, - сказал фон Ферзен, протягивая ему руку.
– Мне остается только благодарить вас.
– И я говорила о вас, Роберт, - вставила свое слово молодая девушка.
– Я удивлялась, что вы совсем забыли нас. Неужели вам приятнее гоняться по лесами за страшными дикими зверями?
– Чем за девчонками, - захохотал фон Ферзен и сильно закашлялся. Накажи его, Эммхен, за эту забывчивость в пример другим.
– О, сейчас!
– воскликнула она, выпорхнула из комнаты и через минуту возвратилась, держа в руках белую ленту.
– Вашу руку, Роберт!
– с напускной серьезностью, но с ангельской улыбкой, сказала она.
– Хоть жизнь, - отвечал рыцарь, протягивая ей руку, - но, помните, что только одна ваша безопасность, которую я оберегаю как свою честь, вынудила меня - не забыть вас, о, нет, а лишь не видеть несколько дней, и этим я сам жестоко наказал себя, так что наказание ваше, какое бы ни было, будет для меня наградой.
– Хорошо, хорошо, что там ни говорите, как ни извиняйтесь, а я свое дело сделаю, - продолжала Эмма, привязывая его за руку к своему столу.
– Браво, браво, Эммхен! Да покрепче, несмотря на то, что он так кудряво рассыпается. Нет, господа рыцари, вам уже нынче девушки не верят ни на золотник.
Эмма с неподдельным старанием крепко привязывала своего пленника, смотревшего на нее глазами, полными любви и восторга.
– Лентой, фрейлейн Эмма, а как привязали вы меня к себе. Теперь прошу у вас одной милости за раскаяние - не отвязывайте меня.
– И стерегите сами неотступно своего пленника... Не так ли?
– спросил со смехом фон Ферзен.
– О, я знаю, - продолжал он, - пленник тогда не только не уйдет, но и не тронется с места, как пригвожденный.
Фон Доннершварц, ревнивым взглядом созерцал всю эту сцену, наконец, не вытерпел:
– Нет, черт возьми! Вы все не правы. Ну, что это за наказание? Оно придает ему лишь желание еще раз провиниться, а по-моему - отослать его к конюху и познакомить его с кнутом, а потом посмотреть: будет ли он таким приверженцем вашего дома, как говорит. Поверьте, это лучшая проба.
Выпалив эту тираду, Доннершварц глупо и самодовольно улыбнулся.
Бернгард вспыхнул, но, подавив гнев свой, с презрением взглянул на него.
– Кнут конюха пришелся бы как раз по вашей широкой спине, рыцарь! Вы, вероятно, метили в себя и лишь ошибкой попали в другого.
– Я никогда не промахиваюсь и называюсь рыцарем гораздо прежде, чем вы, а потому, кто в этом сомневается, я могу доказать на деле.
– На бойне молотом, а не в кругу благородных рыцарей.
– Черт возьми, смотри, чтобы меч мой не вырвал с корнем дерзкий язык твой...
– Прежде я заклеймлю тебе на лбу или на крючковатом носу твоем имя подлеца и разбойника, чтобы рука искренних рыцарей не осквернилась твоей кровью...
Доннершварц задрожал от злобы и бросил железную вызывную перчатку к ногам Роберта.
Эмма задрожала от страха и побледнела.
– Вы перешли границы, - вступился фон Ферзен.
– Хотя я и сам люблю, кто меняет жизнь на честь, но властью хозяина попрошу вас теперь прекратить эту сцену... Видит Бог, это в наше время не бывало...
– Хорошо, я еще увижусь с ним и мы расквитаемся!
– проворчал Доннершварц, сверкая глазами.
– Простите меня, фон Ферзен, и вы, фрейлейн Эмма, - начал Бернгард. Я так разгорячился, но, поверьте, драться бы не стал, иначе я рискнул бы получить вызов от всех благородных рыцарей за унижение нашего ордена ломать копья с каким-нибудь мясником! Если он хочет, мой оруженосец накажет его вместо меня.
– Разведите нас... я не оглох, чтобы... чтобы, - повторил Доннершварц и вдруг громко чихнул и замолк.
Эмма, между тем, по знаку отца, освободила Бернгарда и, все еще не оправившись от испуга, печально отошла к окну.
Роберт был смущен: любовь, ненависть, презрение попеременно волновали его душу. Он молча стал ходить по комнате, как бы собираясь с мыслями. Фон Доннершварц исподлобья поглядывал то на него, то на Эмму.
Ферзен что-то чертил мелом по столу.
Наступило общее молчание.
Его прервал хозяин.
– Что, любезный Роберт, нет ли чего нового?.. Знаешь ли ты цель моего вызова рыцарей?
– Я узнал ее от вашего герольда... и поспешил.
– Благодарю... Да, русским духом запахло... Знать, у меня, старика, злейшие и искреннейшие враги мои хотят вырвать последнюю искру жизни.
– Зачем печальные мысли? Мы защита вашему замку, только послушайтесь любви нашей, остерегайтесь... Расставьте всех рейтаров в окружных лесах и на дорогах и приготовьте отпор. Мои вассалы теперь уже галопом несутся сюда.
– Черт возьми, - прервал его Доннершварц, - не дожидаться ли нам, пока замок займут толпы бродяг. Кто боится измять свои латы и истоптать серебряные подковы у лошади, того мы защитим встречей нашей с незваными гостями, но добычей не поделимся с ним. Так мы условились с фон Ферзеном и, черт возьми, кто помышляет нам своими ребяческими советами исполнить прямое рыцарское дело!
– Где тебе думать о прямизне, когда ты все качаешься! Не на словах показывают себя, господин бутыльный рыцарь, а на деле с оружием, а оно у тебя все заржавело, - заметил Бернгард.