Господин военлёт
Шрифт:
Допрашивали меня недолго. На второй день в кабинет дознавателя вошел капитан. Дознаватель стремительно вскочил.
– Этот? – спросил гость. Дознаватель подтвердил.
– В самом деле, переехал фронт на машине?
– Так точно, проверили. Дорога в немецкий тыл никем не охранялась.
– Хорошо, что приехал он, а не танки! – сказал капитан. – Не то драпали бы к Москве. Вояки, вашу мать!
– Меры приняли! – смутился дознаватель.
– Плевать я хотел на ваши меры! – разозлился капитан. – Воевать надо! Вот как он! – Капитан указал на меня. – Давай это сюда! – Он сгреб со
Меня помыли, переодели и сытно накормили. Я рассказал капитану все, кроме того, конечно, кто я на самом деле и откуда. Он слушал молча, только курил, зажигая одну папиросу от другой.
– Про вас мы давно знаем, – сказал, когда я умолк. – Окруженцы, выходившие к своим, рассказывали. Военинженер и контуженый сержант, бьющие врага в немецком тылу. Мы даже собирались группу выбросить – установить с вами связь, но не знали, где искать. Жаль Самохина, очень бы пригодился.
– Он боялся: здесь его расстреляют!
– Это почему? – удивился капитан. – Суда над ним не было, приговора нет, а после того, что военинженер сделал, про арест не вспомнили бы. Идет война, сержант, и всякий, кто умеет бить врага, на особом счету. Таких у нас мало. Ясно? Теперь о тебе. Вернешься в артиллерию?
– Я забыл, как стрелять из пушки. Память не восстановилась.
– Резать немцев это не мешало! – хмыкнул он. – Хочешь во фронтовую разведку? Кормят по пятой норме, как летчиков, ну и все остальное… Плохо одно: живут разведчики недолго. Как?
– Согласен!
– Фамилию не вспомнил?
– Никак нет!
– Пиши! – капитан повернулся к писарю. – Бесфамильный Иван Иванович, сержант…
– Павлик! Павлик! – чья-то рука трясет меня за плечо. Очумело вскакиваю. Это не осень сорок первого… Передо мной Ольга в ночной рубашке.
– Ты скрежетал зубами и страшно ругался! – говорит она. – Я испугалась!
– Прости! Кошмар…
– Ты часто скрежещешь зубами, – вздыхает она. – Хочешь, дам брому? У меня есть.
– Не надо, я больше не буду. Извини!
– Ничего! Я думала, рана болит.
Болит, Оленька, только не рана…
Сажусь на койку, она пристраивается рядом. Ее босые ножки не достают до пола и болтаются в воздухе. Наши плечи не соприкасаются.
– Несчастливые мы с тобой! – говорит Ольга. – У меня папа и Юра погибли, у тебя жена умерла…
Я не рассказывал ей о жене, но есть поручик Рапота, наверняка просветил. Хороший у меня друг, только болтливый. Мы сидим и молчим. Две песчинки в океане мироздания, прибитые друг к другу прихотливой волной. Песчинкам бывает грустно. В этом случае им лучше молчать или спать.
– Пойду! – Ольга зевает и прикрывает рот ладошкой. – Спать хочется. Спокойной ночи, Павел!
– Спокойной ночи, кузина!
15.
Сергей в погонах штабс-капитана. Кавалер ордена Святого Георгия, а также Георгиевского оружия, имеет право на внеочередной чин. Автоматически чин не присваивается, его нужно истребовать. Сергей истребовал. Мне некогда этим заниматься, на мне строевой смотр.
«В армии пусть безобразно, зато единообразно!» – говорил мой комбат. С единообразием плохо. Нижние чины отряда имеют
Обсуждение формы выливается в спор, Егоров прекращает его жестко. Всем одеться одинаково. Поскольку на дворе лето, вместо кителя – гимнастерка, это высочайше разрешено. Никаких галифе, тем более с тросиками, хотя по бокам шаровары можно напустить. Головные уборы – пилотки, это выделит летчиков из армейского окружения. Решение принято, выполнять его мне. Господа офицеры не носят готовые мундиры, их шьют на заказ. Где взять портного в местечке без евреев? Да еще такого, чтоб построил мундиры быстро?
Беру грузовик, еду в Минск. Город забит безработными беженцами, портные находятся. Зовут их Мендель Гиршевич и Янкель Гиршевич, как нетрудно догадаться, это братья. Учуяв интерес, братья заламывают цену, торговаться мне некогда. Офицеры заплатят обычную сумму, разницу возместит прапорщик. Требую держать это втайне, иначе неприятности воспоследуют. Офицеры – люди гордые… Портные охотно соглашаются – им все равно. Закупаю материю и кожу. Ольга Матвеевна, прослышав о шитье, захотели обновку. Это мундир и кожаная куртка. Кузина считает, что имеет право на кожу, она причастна к летному делу. Я не спорю – не до того.
Портные поселяются в пустующем доме, где начинают кроить и стучать «зингерами». Я привез евреев в местечко, откуда их выселили; узнают в штабе – огребу по полной. Пусть! Шпионить братьям все равно некогда: работают, не разгибая спин. Через два дня военлетов не узнать. Все в новом и разглаженном, погоны на плечах блестят, ордена на груди сияют. А пилотки! Черные, с алыми выпушками и серебряной лентой крест-накрест поверху. Красота! Ольга примеряет перед зеркалом кожаную куртку и жалеет, что на дворе лето – в черном хроме щеголять жарко.
В остальном дела отвратительные. Все строевые смотры одинаковы. Построение, приветствие высокого гостя, после чего марш мимо него же с задорной песней. Я предполагал, что мотористы, механики и водители – неважные строевики, но действительность превзошла ожидания. Они вообще не умеют маршировать! Большинство нижних чинов – из запаса, многие служили при царе Горохе. Есть солдаты, которым за сорок, тридцатилетний – обычное дело. Авиаотряд – не то место, где солдат муштруют, здесь другие задачи. К тому же орлы-авиаторы не желают стараться. Народ большей частью городской, грамотный, следовательно, разбалованный. На лицах солдат явственно читается: «Господская забава! Офицеры за кресты стараются, нам-то что?»