Господин военлёт
Шрифт:
Царь улыбается, идет обратно. Краткое напутствие, прощание, уф! – свалил! Ну, царь, ну, удружил! Карачун обидится смертельно: отныне Ольга старше его чином, почти офицер. Ей даже кортик полагается с офицерским темляком. Вот так: мужик годами службу ломает, а дамочке звание – за красивые глазки! Ворчу, но самому приятно. Даже непонятно, почему…
Сражение за Барановичи то притихает, то разгорается. Полки бросают в бой, они сгорают в бесплодных атаках. Число братских могил растет. После Нарочанской неудачи генерал Эверт боится наступать, бьет в немецкую оборону не кулаком, а растопыренными пальцами, бьет без толку и с огромными потерями. Мы летаем на
«Муромец» изрешечен пулями. Двое из экипажа ранены, к счастью, легко. Ольга перевязывает летчиков. Один из них рассказывает. «Муромцы» летают под прикрытием истребителей, те входят в состав эскадры, так было и в этот раз. На задание пошли два «Муромца» и шесть истребителей. У нашего гостя забарахлил мотор, экипаж принял решение вернуться. Шли домой, когда мотор заработал. Такое случается, и нередко. Командир корабля решил выполнить задание. «Муромец» полетел к фронту, однако без прикрытия. Станцию разбомбил успешно. Наскочили немцы, сразу три аппарата. У «Муромца» четыре пулемета, отбивались, как могли. Всех немцев вывели из боя, один загорелся в воздухе. Но гиганту досталось: повреждены моторы, фюзеляж и крылья превратились в решето. Еле дотянули до ближайшего аэродрома.
Механики занялись «Муромцем», ведем гостей обедать. Все четверо – поручики, всем за двадцать. Один смуглый, явный кавказец, и зовут его Фархад. Он ранен, Ольга перевязала его. Он смотрел на нее, не отрываясь, а после целовал ручку. Горячо так целовал… Угощаем гостей водкой; кавказец не пьет, он мусульманин. Нетребка приносит гитару, развлекаю гостей. Командира «Муромца» зовут Дмитрий, он сам неплохо поет. Песня английских летчиков ему понравилась, перенимает мелодию. Записываю слова. Гости рассказывают о житье-бытье. Аэродром «Муромцев» в Станьково, это неподалеку от Минска. Летчики бывают в городе часто. С их слов Минск – это вертеп. Рестораны забиты земгусарами, коммивояжерами и спекулянтами; те швыряют деньги без счета. Земгор снабжает действующую армию, а где снабжение – там хабар и воровство. На улицах Минска полно проституток, пройти не дают. Это я и сам видел. В Минске размещаются штабы фронта и двух армий, масса тыловых частей, мужчин с деньгами много. Для проституток наступили золотые деньки. Не только для них: шубы и золотые украшения в магазинах разметают. Кому война, кому мать родна. Разложение армии наступает с разложением тыла. Интеллигенция в массовом порядке косит от армии, властители дум не спешат лить кровь за Родину. Совсем как в мое время…
Механики подлатали «Муромца», провожаем гостей. Фархад зыркает по сторонам – ищет Ольгу. Мы ее спрятали. Кавказский мужчина слишком красив, фельдшер самим нужна. Прощаемся, «Муромец» разбегается и взлетает. Случайная встреча, обычная на войне, наверняка больше не свидимся.
Зря так думал: меня командируют в Станьково. Немецкий дирижабль бомбит Минск. Дирижабль летает ночами, днем он слишком уязвим. Зенитная артиллерия успеха не имеет, решили применить истребители. У меня опыт ночных полетов, инспектор авиации вспомнил. Затея бредовая, но приказ есть приказ.
В Станьково меня встречает Фархад – как родного. Он ходит по пятам, выспрашивая про Ольгу. Он влюблен и не скрывает этого. Друзья смеются:
– Фархад увидел барышню – и сражен!
– Неправда! – обижается поручик. – Я много барышень видел, а полюбил Ольгу.
– Ты видел ее всего ничего!
– Ну и что? На Кавказе с одного взгляда влюбляются! Сразу – и на всю жизнь! Зачем долго смотреть? Сразу видно – хорошая барышня! И
Фархад – симпатичный парень и храбрый летчик. Грудь у него в крестах, товарищи его любят. Однако влюбленные – люди надоедливые.
– Поговори с Ольгой! – просит он. – Ты ее родственник, она послушает. Я хороший человек, кого хочешь, спроси! Думаешь, обижу ее? Никогда! У нас не обижают жен, у нас их обожают.
– Скажи ей сам! – предлагаю. – Возьми машину, съезди и объяснись!
– Я стесняюсь, – вздыхает он. – Вдруг прогонит?
Статный, красивый, усы лихо закручены – и стесняется.
– Как думаешь, – не отстает он, – Ольга меня полюбит?
Пожимаю плечами. Откуда мне знать?
– Я ей предложение сделаю! – горячится Фархад. – Как война кончится, поженимся!
– Я бы не спешил. Одного жениха она схоронила.
Фархад не понимает намека. Ему кажется, что убьют кого-то другого, он-то уцелеет.
– Напиши ей письмо! – даю совет. – Обратно полечу – отвезу.
Фархад уходит сочинять, я готовлюсь к полетам. Я не единственный, кому поручили задание. На фронте хватает пилотов, умеющих летать ночью. Большие силы собраны не случайно. Дирижабль прилетает не каждую ночь и в разное время. Мы дежурим в небе, сменяя друг друга. Кому выпадет честь, или беда, сразиться с германцем – дело случая.
Начальство затеяло этот цирк, вдохновившись успехами союзников – те сбивают дирижабли. Только у союзников на вооружении ракеты, специальные бомбы и зажигательные пули, у нас же ничего нет. Дирижабль – не аэростат, у него пулеметов – как у ежа иголок. Спереди и сзади, сверху и снизу. Дырявить корпус дирижабля – пустое дело. Давление водорода закроет отверстие, газ если и выйдет, то из отдельной секции. В корпусе цеппелина секций много. Однако приказы не обсуждают, летаем. «Ньюпор» кружит над ночным Минском. Светомаскировки в городе нет, что и понятно: нувориши развлекаются. Бомбить такой город – одно удовольствие. Слежу за временем по наручным часам. Срок выходит – лечу в Станьково. Аэродром далековат от Минска, есть и ближе, но мы специально взлетаем с разных полей. Навигация ночью плохая, аппаратам столкнуться при взлете и посадке проще простого. Хоть это продумали.
Утром узнаю – дирижабль прилетал. В воздухе дежурил наш «Вуазен». Он рванулся к германцу и попал в луч прожектора. Стрелка-наблюдателя ослепило, пока он привыкал, моргая глазами, с дирижабля ударил пулемет. Раненый пилот посадил «Вуазен», но стрелка не спасли. Дирижабль отбомбился и спокойно улетел.
Эта нам урок – держаться вдали от прожекторов, как своих, так и чужих. На дирижабле прожектор тоже имеется. Следующая ночь проходит спокойно. Я снова в небе, высота три тысячи аршин – дирижабли низко не летают. Черчу круги, поглядываю вниз. Дирижабль увижу, как вспыхнут прожекторы. Зенитки будут молчать – в небе свои. Это не единственная причина. Стаканы и осколки шрапнельных снарядов падают на город. Не лучшие осадки, обыватели жалуются. Кое-кого ранило.
Жму на педаль, разворот «блинчиком». Скоро возвращаться. Внизу вспыхивают прожекторы. Прилетел, голубь! Отчего ж и нет? «Вуазен» подбили, показали нам фрицеву мать, кого бояться? Ладно…
Пикировать на сигару нельзя. На площадках цеппелина дежурят стрелки, аппарат заметят. Снижаюсь по широкой дуге. Нельзя атаковать снизу и сверху, у дирижабля здесь мощная защита. По сторонам – слабее.
Прожектора держат цеппелин в перекрестье. Они слепят экипаж и подсвечивают цель. Сближаюсь. Туша дирижабля напоминает облако, моя цель на его боку совсем крохотная. Не промахнуться бы! Приникаю к прицелу. Я тренировался в стрельбе, но сейчас ночь. Ближе, ближе… Все! Тяну за тросик. «Льюис» над головой плюется гильзами. Ручку – влево, вверх, правая педаль – ушел!