Господин

Тыртышникова Елена

– С чего бы? Потому как орёт и хамит?

– Позволил бы он при всех называть себя волчонком?

– А ты умный, - оценил карлик.
– Иногда.

– Мама то же говорит. И он…

Разговор на время умер. Дыхание озера успокаивало, тепло - убаюкивало, но теперь спать не хотелось по иным причинам.

– И всё-таки?
– Денила в это мгновение казался взрослым.

– Потому как… - Дло, прищурившись, посмотрел на случайного собеседника. Потом кивнул - наверное, увиденное понравилось.
– Ладно, расскажу. Не отец, потому как судьба у Берто кривая… Он был чуток помладше твоего, когда его семью вырезали. МАТ. Большую семью, у него на глазах. Понимаешь, не арестовали даже, а убили. И убили не менталом, а обычным

оружием. Самого Берто смерть обошла дикой случайностью. Сиротинушку отправили в приют. Удивительно хороший приют, на Королеве! Кто-то в распределителе знал о новеньком всё и смекнул, что лучше бы оказаться ребёнку подальше от родной планеты. Да и для Патриарха волчонок не самой типичной расы: мир жесток - при богатых и уважаемых родителях его не трогали, но как сироту из канавы могли и заклевать. Так или иначе, он оказался в очень хорошем месте - оттуда Берто усыновили всего лишь через два месяца… А вернули через неделю.

– Настолько противный?
– мальчик неприязненно скривился. Без всякой телепатии на его лице читалось "Я так и знал!".

– Нет, если бы. Его приёмный отец был какой-то политической и, судя по всему, неугодной шишкой - его пристрелили. Приёмная мать отдала волчонка обратно в приют, чем спасла ему жизнь, - Дло покосился на Денилу, тот явно смутился и задумался над услышанным.
– Через полтора года Берри называли чёрной вдовой.

– Почему?

– Его усыновляли пять раз! Целых пять раз! И всем его приёмным родителям, гм, не везло… Он потом сам просил - и руководство догадалось - никому его не отдавать. Когда Берри стукнуло четырнадцать, приют переехал - смешно!
– с Королевы на всё тот же Патриарх. Вернувшись домой, волчонок сбежал. Повезло, что натолкнулся на меня - я взял его под опеку. Но мы договорились, что он никогда не станет называть меня отцом. Во избежание. Такая вот история.

– Грустно, - вздохнул после долгой паузы Денила.
– Представляю, что он чувствовал…

– Нет, не представляешь, - возразил карлик.
– Может, ваши отношения не сложились - кто ты ему? О так называемом папаше ты не слышал - поверь, несказанное везение! Но, знаешь, всё это хоть выглядит… не то чтобы по-человечески, но… Тяжело объяснить - печально, нехорошо, но не дико же! Или - не до такой степени дико! И мать с тобой всегда была рядом…

Дло осёкся, уловив движение на той стороне озерца. Собеседник проследил взгляд до валунов, сложившихся в причудливую пещерку в пещере. По ним гуляла дрожащая тень. Вот она сгустилась - сквозь щель между "торцевыми" глыбами, чуть в бок от линии к камню, на котором сидели мальчик и карлик, протиснулся Слай. Не замечая ничего вокруг, он медленно побрёл по бережку, по-детски подшаркивая - не из-за усталости или ушиба, а в мечтательной задумчивости.

Вздрогнул, остановился. Нахмурился. А потом всё так же неспешно и в задумчивости, но уже не в мечтательной, а мучительно злой, фиалкиец двинулся к другому скоплению камней, этакому коридору без свода.

Денила и Дло переглянулись.

– Куда это он?
– одними губами произнёс мальчик. Был ли это вопрос - сказать трудно.

– Это же твой дружок, а не мой, - столь же беззвучно ответил меховой ремонтник.

– Не такой уж он и мой, - признал юный телепат.
– Больше - свой.

И две новые тени метнулись за юношей.

***

Слая терзала тревога.

Она мучила, монотонно завывая в закоулках разума. Не давала сосредоточиться, отдохнуть.

Подчиняясь, Слай решил пройтись и осмотреться - проверить, не угрожает ли что отряду. Но юноша отлично понимал, что здесь и в подобных этому местах никто в здравом уме не поселится - опасно. Если кто и появлялся, то был он либо случайным путником, либо существом, о котором лучше не знать: всё едино сожрёт, так пусть

сделает это втихую, а последние твои минуты не наполнятся ужасом и отчаяньем.

Ни лёжки джорина, ни мет казаина, внешне - вылитый горный василиск. Были ли эти ящерицы родственниками… хм, как там Динька говорил? гене… генетически? жуть! язык сломаешь!.. были ли они родственниками по крови, учёные мужи сказать затруднялись, но духовная близость у обеих наблюдалась: казаин тоже славился приступами безумия - иногда бросался на любого, толком не разобрав, а нужно ли ему, по зубам ли противник.

Ни следов более страшной живности. Впрочем, Слай знал, что никого он в переходах не встретит. Он знал об этом ещё снаружи, у кустиков чернильника. Плодоносных кустиков. Чернильник, особенно сок его ягод, отпугивал кровожадных и чрезмерно голодных тварей на целые круги - так и не поевший Берри Лиар и тот не сумел бы войти в пещеру, не помоги ему Слай… Сегодня здесь безопасно, и сколько бы ни надеялся юноша на чудовищ, всё же он думал вовсе не о них, когда уходил от маленького лагеря.

Тревога Слая была с родни той, которая пришла год назад дома и уже не уходила, не отпускала. Она, как кошка с обречённой мышкой, играла с юношей, но эта "кошка" умела крутить тиски - туда-сюда. Она то утихала… нет, нельзя сказать, что утихала - тиски всегда сжимались, но Слай мирился с тревогой, привыкал и забывал, пока новый укол страха не заставлял вспомнить. Она усиливалась, мучая уже физически… а потом он снова привыкал, чтобы в следующий раз зайтись в крике, чувствуя, как непрошеная гостья сдавливает сердце и режет разум - всё более жестоко, больнее, страшнее… И опять забывал.

Такое не хотелось помнить.

Приступы - наверное, так - начинались всегда неожиданно. Да и будь иначе, Слай привык бы к ним, а сейчас каждый говорил ему - разобрался бы ты, мой господин, пока не поздно. А разбираться не хотелось - хотелось спрятаться, исчезнуть, забыть… Он и забывал.

О таком не хотелось знать.

Появление занебесных гостей, встреча с ними усилили тревогу настолько резко, что Слай лишь чудом удержался тогда на ногах и не повалился на бедные звеньки, уже истоптанные пришельцами. Однако, если эти люди и имели к тревоге отношение, то весьма слабое, опосредованное, как бы выразился старик Ремид. А в окрестностях Хапаралла (и почему Динька обозвал его Фреолкой? с другой стороны, чего ожидать от ребёнка, поименовавшего дом Слая Фиалкой?)… В окрестностях Хапаралла болезненное беспокойство исчезло напрочь.

Этого не хотелось понимать.

И вот тревога вернулась. Пусть тень, призрак той, что владела юношей ещё двое суток назад, но та же или, по крайней мере, такая же, бесконечно похожая. Та, из-за которой Слай боялся - да! боялся!
– возвращаться домой.

Он остановился. Здесь. Огляделся.

Стиснутая глыбами каменная тропинка вывела Слая на более-менее открытое пространство - в зальчик, отделённый от основной пещеры где валунами, где оплывшими сталагмитами, а с одной стороны и вовсе прозрачным льдом. На этих стенах танцевали блики. Они будто смеялись: да, мы существуем и нам нипочём горячее озеро позади.

Юноша сюда раньше не заглядывал - лабиринт, а этот в особенности, не то место, в котором стоит задерживаться дольше нужного. Пусть Слай славился чрезмерным любопытством и притуплённым инстинктом самосохранения, он всё же хотел жить. И потому, кстати, всё ещё жил - иначе бы его уже давно убили.

Вблизи блики оказались слизнями. Они медленно, едва заметно ползали по стенам - кажется, гнездо мёрзлых улиток. Редкостная удача! Если взглянуть на улитку, когда та отдыхает, то не отличишь её от фосфоресцирующих грибов и мха, что заполонили эти пещеры и которые служили улиткам едой. Все три вида (а улитки - в особенности) - ценный материал. Но Слай не обрадовался находке, так как увидел то, чему даже ненормальный, вроде него, обрадоваться никак не мог.