Госпожа Печалей
Шрифт:
Будущее. Есть ли иное будущее для Двойных городов, кроме проклятого цикла смерти и разрушения? Именно на этот вопрос искали ответ собиравшиеся на маяке. Напряженно искали надежду для своих племен.
Тропа под ногами стала более пологой, и Кветка, завидев подножие маяка, ускорила шаг. Перед массивной железной дверью в гранитной стене башни стояли четыре стражника. Двое носили позолоченные доспехи Западного Предела, нагрудники которых были выкованы в виде остроклювых грифонов. И двое были в клепаных хауберках Восточного Дола, с оберегами и талисманами на груди. Стражники-азириты собрались преградить Кветке путь, но солдаты-обретенные пронзили их острыми взглядами, и азириты воздержались от каких-либо действий. Кветка поблагодарила
На пороге стоял мужчина, встречи с которым Кветка надеялась избежать. Глаза смуглого азирита походили на ледяные озера. Очень коротко подстриженные белоснежные волосы несильно отличались от щетины. На ястребином, с резкими чертами лице не было ни тепла, ни сострадания. Эти качества пытались развить в себе многие воины-жрецы Зигмара, но только не Махьяр. Вера его была сурова и бескомпромиссна — и всех находила неполноценными.
Особенно если кровь этих неполноценных происходила из Шаиша, а не Азира.
Махьяр наградил Кветку холодным взглядом:
— Ивор ждет тебя. — И приветливости в его голосе было столько же, сколько в обнаженном кинжале.
Немногим из обретенных довелось обменяться с Махьяром хотя бы парой слов. Кветка принадлежала к числу этих немногих.
— Иерофант Ивор, — дерзко поправила она жреца. — Его ранг не менее уважаем, чем твой, старейшина Махьяр.
В глазах жреца полыхнул огонь.
— Прибереги свой острый язык для Ивора. Он из тех, кто верит в то, что твое присутствие здесь приносит какую-то пользу. — Махьяр отступил и указал на огромную винтовую лестницу, вьющуюся вокруг центральной колонны башни. — Они в обсерватории.
Кветка озадаченно посмотрела на него:
— А ты разве не будешь присутствовать при предсказании?
— Я вернусь, как только вознесу молитвы Зигмару и попрошу у него мудрости истолковать значение прорицаний, — надменно ответил Махьяр.
— О-о, — протянула Кветка. — Тогда не смею тебя задерживать. Лишиться твоей проницательности было бы трагедией. Даже не знаю, что бы мы делали без твоего чуткого руководства. — Она повернулась и двинулась к винтовой лестнице — с лукавой улыбкой на губах. Наверное, просить Зигмара о том, чтобы один из его жрецов заблудился на дороге в Западный Предел, уже чересчур, но ей было трудно не желать столь удачного стечения обстоятельств. В Храме Зигмара много достойных людей — священников, старающихся обращаться и с азиритами, и с обретенными с одинаковым почтением и уважением. Но есть и надутые фанатики вроде Махьяра, настолько уверенные в собственной правоте, что относились ко всем остальным с нетерпимостью и презрением.
Да, Кветка догадывалась, что это нехорошо с ее стороны, желать, чтобы Махьяр сломал ногу, навернувшись с утеса, но ничего не могла поделать с этим горячим и искренним пожеланием.
«Вот чтобы этой Кветке не сломать ногу, поднимаясь на маяк!» Жестоко и непростительно для жреца — желать кому-то беды из-за такой мелочи, как собственное раздражение, которое всегда вызывала у него Кветка, но избавиться от этого чувства Махьяр не мог. Завтра придется надеть власяницу под облачение — в наказание за эту досаду. Все же есть разница между соблюдением обычаев Храма Зигмара и куда менее благородной личной неприязнью. Не так уж он высокомерен, чтобы оправдывать свои собственные, хорошо известные ему недостатки характера.
Все эти годы он позволял дерзости Кветки действовать ему на нервы. Она с нечестивым удовольствием бросала вызов его авторитету, не давая возможности уклониться. Махьяр же был слишком благороден, чтобы злоупотребить своим положением и отомстить. Он видел, что враждебность Кветки направлена только на него одного. К другим жрецам она относилась вполне
У сторожевого поста возле башни Махьяр задержался, вытянул шею и увидел, как из шпиля маяка медленно выдвигается громадный проницатель. Жрец позволил себе коротко улыбнуться. Ивор вечно спешил, яростно требовал, чтобы все и вся делалось как можно быстрее — и всякий раз с одним и тем же результатом. Все подготовлено, и все просто ждут. Сколько бы Ивор ни суетился, он не в состоянии поторопить астрологические сочетания, управляющие наукой предсказаний.
Эхо шагов поднимающегося по винтовой лестнице жреца разносилось по маяку. Множество библиотек, кабинетов, лабораторий внутри башни сейчас пустовали. Все поднялись в обсерваторию в ожидании, когда выстроятся звезды. Неприятное ощущение — знать, что среди этих покоев и коридоров ты совершенно один. Неприятное и зловещее. Такое одиночество сильно отличается от уединения в храмовой келье размышлений. Там ты все равно знаешь, что вокруг есть другие люди. Здесь же ты один. Первобытная, иррациональная часть сознания усиливала каждый случайный, долетевший до ушей звук. Махьяр никогда бы не признался, что способен понять обретенных, выдумавших байку о блуждающем здесь призраке Хранителя. Слабая капель в какой-нибудь дальней комнате превращалась в крадущиеся шаги. Сквозняк из щели в стене казался прикосновением призрачных пальцев. Суеверие это вполне справедливо осуждалось, но Махьяр понимал, почему оно сохраняется.
Одолев треть пути к вершине, Махьяр заслышал голоса. Иногда он различал отдельные слова, выделял чью-то речь, но в целом разговоры звучали не более внятно, чем рокот водопада. Однако этих звуков оказалось достаточно, чтобы потеснить ощущение одиночества.
Ну, вот и вершина. Отсюда в обсерваторию вело несколько золоченых дверей. В прежние времена здесь же горел и великий пламень, озаряя Погребальные Воды и ведя корабли к порту Бельвегрода. Круглую комнату до сих пор занимал старинный замысловатый механизм, созданный некогда инженерами-дуардинами, но огня тут уже не было — его роль взяли на себя два маяка поменьше, поставленные людьми Западного Предела и Восточного Дола. А вращающаяся платформа теперь служила основанием для проницателя.
Телескоп был огромен. Сияющий бронзовый корпус его украшали серебряные и золотые руны. Внутри гигантского цилиндра, на концентрических кольцах из тех же материалов, тоже поблескивали напластования рун. Махьяр достаточно разбирался в дуардинских письменах, чтобы определить, что многие знаки связаны со зрением и расстоянием, восприятием и пониманием. Еще он знал, что линзы проницателя сделаны не из стекла, а из оброненных чешуек звездных драконов, отшлифованных до тонкости пергамента и прозрачности воды. Затем пластинки были вставлены в круглые оправы из зигмарита. Небесный металл скреплял линзы так надежно, что даже падение с башни не могло бы их повредить.
Несмотря на полное доверие к знамениям своего бога, Махьяр не мог не уважать взыскательное мастерство, с которым был сконструирован проницатель.
Впрочем, сейчас внимание жреца привлекал не телескоп, а комната, в которой находился прибор. Здесь за массивными столами, вооружившись перьями и чернилами, держа пергаменты наготове, сидели ученые. Махьяр мельком заметил Кветку, пробующую остроту своего пера. Видимо, не удовлетворившись результатом проверки, она принялась затачивать его ножиком, который сняла с пояса. Махьяр нахмурился, увидев, как она трижды стукнула лезвием по краю столешницы, прежде чем убрать клинок в ножны. Если обретенные и совершали какие-либо действия, не сопровождавшиеся суеверными ритуалами, он таковых пока не наблюдал.