Госпожа Рекамье
Шрифт:
На следующий день пришло подтверждение: «Продолжаются разговоры о банкротстве Рекамье. Уверяют, что речь идет о двадцати миллионах…»
В субботу г-н Рекамье объявил семье, что если правительство не разрешит Французскому Банку ссудить ему один миллион, то уже в понедельник банк Рекамье будет вынужден приостановить выплаты. Он был уничтожен и попросил Жюльетту одной хозяйничать на большом ужине, назначенном на завтра. Он предпочел удалиться в ожидании возможного решения властей.
Власти на помощь не пришли. Жюльетта сумела взять себя в руки и делала хорошую мину при гостях, которые ничего не заподозрили, хотя слухи ходили уже неделю… Нервы у нее оказались крепче, чем у мужа, хотя, по ее собственному позднейшему признанию, она чувствовала
Финансовый кризис, вызванный в основном положением в Испании и ее колониях — и сполна отразившийся на Рекамье — разразился не шуточный. Крах дома Рекамье имел огромные последствия, ибо головной банк поддерживал множество банков дочерних, рухнувших вместе с ним. Наполеон мог бы их спасти. Ясно, что он не имел ни малейшего желания оказать услугу Жюльетте, отвергнувшей предложение, которое он почитал великой честью, да и самому Рекамье, поддержкой которого он заручился в былые времена, но любил его не больше прочих финансистов.
Для красавицы Жюльетты рухнул целый мир. Сказочная жизнь кончилась, будто разорвали волшебное покрывало.
Г-н Рекамье, чья порядочность и профессиональная компетентность не ставились под сомнение, отказался от всего личного имущества, и его кредиторы, в знак уважения, назначили его руководить ликвидацией собственных дел. Продали всё — украшения, серебро, хрусталь… Резко ограничили себя в повседневных расходах, и у Жюльетты осталось лишь временное пристанище в бывшем ее особняке на улице Монблан, который, пока не подыщется покупатель, сдавали одному из ее друзей, князю Пиньятелли.
Какой удар! Воистину, лишь в испытаниях проявляется искренность чувств, которые к тебе питают: в этом плане Жюльетта была счастлива. Ни один из друзей не отвернулся от нее, напротив: ее жалели и окружили еще более плотным кольцом.
Бенжамен Констан, близкий ее друг, отметил в своем дневнике в роковой день, воскресенье 17 ноября 1805 года: «Банкротство г-на Рекамье. Бедная Жюльетта! Неужели несчастье обрушивается лишь на то, что есть хорошего в мире?»
Реакция г-жи де Сталь была достойна восхищения. В тот же день она написала подруге письмо, исполненное твердости и великодушия. Она жаждала утешить Жюльетту, приглашая ее к себе, на берега Женевского озера, или предлагая приехать самой в Лион или к установленной для нее черте в сорок лье от Парижа. «Разумеется, если сравнить Ваше положение с тем, каким оно было, Вы проиграли, — писала г-жа де Сталь, — но если бы мне было возможно завидовать тому, что я люблю, я отдала бы всё, что я есть, чтобы быть Вами. Несравненная краса Европы, незапятнанная репутация, гордый и великодушный нрав — сколько счастья еще в этой печальной жизни, в которую Вы вступаете обездоленной!.. Дорогой друг, пусть Ваше сердце будет спокойно посреди этих несчастий: ни смерть, ни безразличие друзей Вам не грозят, а это суть вечные раны».
Жюно, испытывавший дружеские чувства к Жюльетте, присутствовал при данных событиях и, явившись из Парижа в Шенбрунн накануне сражения при Аустерлице, обратился к Наполеону с рассказом о банкротстве Рекамье, яростно обличая государственного казначея Марбуа, отказавшего банку в каких-то двух миллионах, которые могли бы его спасти. По словам Жюно, весь Париж, как и он сам, считал, что, будь император в столице, он не раздумывая выдал бы эти деньги. «Ну так вы с Парижем ошибаетесь, — холодно ответил на эту пылкую речь Наполеон. — Я не приказал бы дать и двух тысяч су, и был бы сильно недоволен Марбуа, если бы он поступил иначе. Я не влюблен в г-жу Рекамье и не прихожу на помощь негоциантам, живущим на шестьсот тысяч франков в год, так и знайте, г-н Жюно».
Бернадот узнал новость от Жюно и почти тотчас, едва оправившись от полученных ранений, написал Жюльетте письмо с заверениями в своей преданности.
Получив многочисленные свидетельства сочувствия и дружбы, Жюльетта успокоилась
Г-жа де Буань, отмечая это, составила портрет г-жи Рекамье — проникновенный психологический анализ. Вот его первая часть:
Г-жа Рекамье — подлинный тип женщины, такой, как она вышла из рук Творца для счастия мужчины. Она обладает всеми женскими чарами, добродетелями, несуразностями и слабостями. Если бы она стала супругой и матерью, ее судьба бы свершилась, свет меньше толковал бы о ней, а она была бы счастливее. В отсутствие этого природного призвания ей пришлось восполнять его в обществе. Г-жа Рекамье — воплощенное кокетство, которое она довела до гениальности, став восхитительной главой отвратительной школы. Все женщины, пожелавшие подражать ей, ввергли себя в интриги или беспорядочную жизнь, тогда как она всегда выходила чистой из пекла, в которое ее забавляло устремляться. Это не вызвано холодностью ее сердца, ее кокетство порождено добродушием, а не тщеславием. Ей гораздо больше хочется любви, нем поклонения… Поэтому она сумела сохранить привязанность почти всех мужчин, которые были в нее влюблены. Впрочем, я не знала никого, кто умел бы так сочетать исключительное чувство со знаками внимания, оказываемыми довольно широкому кругу.
Все славили ее несравненную красоту, ее деятельную благотворительность, ее мягкую учтивость; многие превозносили ее острый ум. Но мало кто сумел обнаружить под простотой ее обычного обращения возвышенность ее сердца, независимость ее характера, непредвзятость ее суждения, здравость ее ума. Иногда она подчинялась силе, но никогда — чужому влиянию.
Запомним эту последнюю черту: она — ключ к характеру Жюльетты.
Смерть матери
Неоспоримая победа при Аустерлице, оставшаяся в сознании людей образцом наполеоновского сражения (а погибло 22 тысячи человек), привела к заключению Пресбургского мира. Император французов реорганизовал по своей воле Южную Европу, передав королевства-вассалы своей семье: его брат Жозеф стал Неаполитанским королем, Луи — Голландским, его пасынок Евгений де Богарне — вице-королем Италии (королевский титул Наполеон присвоил себе предыдущей весной), а муж Каролины Мюрат — эрцгерцогом Бергским, в Вестфалии. Бавария и Вюртемберг отныне тоже получили королей в лице своих законных государей. «По его слову короли входили или выпрыгивали в окно!» — писал Шатобриан. Северные страны, начиная с Пруссии, серьезно забеспокоились…
Париж жил под знаком военных праздников (особенно зимой, когда армии не участвовали в походах), молебнов и парадов. При этом парижане не забывали о своих обычных развлечениях, начиная с маскарадов. Сам Наполеон являлся на них. Его падчерица Гортензия рассказывает в своих «Мемуарах», что он посоветовал ей отправиться туда с матерью. Они повиновались, но в толпе, собравшейся в Опере, никто не заговаривал с ними, пока к ним не приблизилась одна маска: «Как, вам дозволили развлечение, что для вас редкость, и вот как вы этим пользуетесь! Вы просто дурочка!» Это был император…
Жюльетта тоже любила маскарады. Мы знаем из письма юного Огюста де Сталя к матери (ему тогда было пятнадцать лет, и он готовился в Париже к поступлению в Политехнический институт), что прекрасная подруга Жермены охотно отвлекла бы его от серьезных занятий, если бы в дело не вмешался суровый Матье де Монморанси.
«Маленький недотепа», как называла его г-жа де Сталь, остроумием не блистал, но не был лишен известной доли нахальства. Незадолго до того любезной баронессе пришлось поставить его на место за такое письмо к ней: