Госпожа сочинительница (новеллы)
Шрифт:
В этом Тэффи не замедлила убедиться, встретив знакомую одесситку – очень возбужденную и даже радостную:
– Голубчик! Ну, вы же мне не поверите! Плотный, как кожа! Спешите скорее, там уже немного осталось!
– Чего? Где?
– Крепдешин. Ну прямо замечательный! Я себе набрала на платье. Чего вы удивляетесь? Нужно пользоваться. Дешево продают, потому что все равно большевики отберут. Бегите же скорее! Ну?
– Спасибо, – пробормотала Тэффи. – Но, право, как-то нет настроения.
– Ну, знаете, лавочник ждать не станет, пока у вас настроение переменится. И, верьте мне, что нас ждет – неизвестно, но зато известно, что крепдешин всегда нужен!
Тэффи стало не по себе. Крепдешин… Давненько она не слышала этого волшебного слова! В Петрограде и Москве приходилось шить белье из… чертежной кальки. Знатоки чертежного дела ее неведомым образом отмачивали, и получалось что-то вроде батиста. А как-то раз к Тэффи подошла одна дама и сказала вечно-женственно:
– Как вам нравится мое платье?
Платье было, как показалось Тэффи, сшито из очень скверной кисеи. Конечно, Тэффи сказала, что оно очень мило – а кто на ее месте поступил бы иначе? И тут обрадованная дама сообщила, что платье-то сшито из аптечной марли!
– Конечно, она, может быть, не очень прочная, немножко задергивается, но недорогая и широкая. Теперь уже такой не найдешь – всю расхватали. Осталась только йодоформная, но та хотя и очень красивого цвета, однако плохо пахнет.
Тэффи выразила сочувствие. И дама рассказала, что ее племянница купила в аптеке перевязочных бинтов – «очень хорошеньких, с синей каемочкой» – и отделала ими вот такое платье:
– Знаете, нашила полоски на подоле, и, право, очень мило получилось. И гигиенично – все продезинфицировано.
Вот так-то! Калька, марля, бинты… А Тэффи пренебрегает крепдешином, плотным, как кожа! И, очень возможно, она соблазнилась бы им, однако обнаружила, что, пока она размышляла, одесситка убежала, так и не сказав, где он продается.
Тэффи пошла дальше, как вдруг из какой-то парикмахерской выскочила знакомая москвичка:
– Безобразие! Жду три часа! Все парикмахерские битком набиты… Вы уже завились?
Тэффи померещилось, что она ослышалась. Завилась? В каком смысле?!
– Так о чем же вы думаете?! – почти с ужасом уставилась на нее знакомая. – Ведь большевики наступают, надо бежать! Что же вы так, нечесаная, и побежите? Зинаида Петровна молодец: я, говорит, еще вчера поняла, что положение тревожно, и сейчас же сделала маникюр и ондулясьон. [7] А сегодня все парикмахерские битком набиты. Ну, я бегу…
Все бежали! Все держали путь к морю, ибо покинуть Одессу можно было только морем!
7
То есть завивку.
Тэффи оглянулась, окинула взглядом гавань. Сколько труб, сколько парусов!
Он ночью приплывет на черных парусах. Серебряный корабль с пурпурною каймою. Но люди не поймут, что он приплыл за мною. И скажут: «Вот луна играет на волнах…»Нет, этого прекрасного и пугающего корабля, о котором Тэффи когда-то сочинила стихи, пока не видно. И слава богу. Однако ни на какой другой у нее нет билета, ни на одном не зарезервирована каюта. Такое впечатление, что все знакомые сумели вовремя позаботиться о себе. Но, что характерно, никто и не думал позаботиться о той, кому всего лишь несколько дней назад клялись в любви, дружбе, преданности, о которой обещали позаботиться, зная ее непрактичность и неумение в жизни «устраиваться», хлопотать…
Впрочем, она была так знаменита, что раньше в ее жизни все устраивалось как бы само собой. Даже царь («Подчеркиваю – царь!» – как выразился бы Гришин-Алмазов… Ах, где же его тревожные серые глаза, на кого теперь мечут победительные взгляды… а может быть, уже и закрылись навеки?!) предпочитал ее всем остальным российским писателям! Когда составлялся юбилейный сборник к 300-летию царствования дома Романовых, издатели почтительно осведомились у Николая II, кого из писателей он желал бы видеть в этом сборнике. Император ответил:
– Тэффи. Одну только Тэффи. Никого, кроме нее, не надо.
Тэффи – это был, конечно, псевдоним. Ее часто спрашивали, что это за словечко такое чудное она выдумала. И Тэффи, которая обожала мистифицировать публику, рассказывала, что у нее был некогда безумный роман с одним иностранцем по фамилии Тэффи. Они даже, дескать, заключили тайный брак: заключить явный было невозможно, потому что тогда иностранец не получил бы баснословное наследство от дядюшки-магараджи… Ну да, он был, кажется, наполовину индиец… Но господин Тэффи внезапно умер от сиамской лихорадки в своих ямайских джунглях (видимо, он был наполовину сиамец, а может, и ямаец), осчастливив дядюшку-магараджу, который немедля промотал свое баснословное состояние с молоденькими красотками в парижских кабаре… В другой раз она говорила, что назвалась так в честь старого слуги Стефана, которого у них в доме звали Стэффи. Но чаще всего объясняла, что «родоначальником» ее псевдонима был любимый писатель Киплинг. У него-де в сказке «Как было написано первое письмо» есть героиня – маленькая девочка Тэффи, и это имя «в переводе с доисторического языка» означает: «Девочка-которую-нужно-хорошенько- отшлепать-за-то-что-такая-шалунья».
На самом-то деле звали ее Надежда, Надежда Александровна. Фамилия ее была Лохвицкая, а потом, по мужу, Бучинская. Но девичью фамилию прославила ее старшая сестра Мирра (на самом деле Мария) – поэтесса, которую даже называли «русской Сафо», а брак с юристом Владиславом Бучинским, краткий, бурный, мучительный, закончился страданиями от его бесконечных измен и разводом, вот она и постаралась поскорее забыть как Владислава, так и его фамилию. Правда, у Надежды Александровны родились две дочери, Валерия и Елена, но о них заботились родственники, потому что, как и ее муж, который не был создан для семейной жизни, сама Надежда Александровна не слишком-то была создана для материнства.
А для чего ж тогда она была создана?
Прежде всего – чтобы писать свои короткие, прелестные, невероятно забавные рассказы, которые самые многомудрые литературные критики ничтоже сумняшеся именовали совершенными образцами юмористической прозы. Над «Своими и чужими», «Силой воли», «Демонической женщиной», «Проворством рук», «Воротником» (ох уж этот «Воротник»!..) хохотала и рыдала вся Россия. За эти рассказики Тэффи обожали, боготворили, на руках носили! Один из ее восхищенных читателей и почитателей создал духи, которые назвал этим чудным и чудным именем – «Тэффи».