Гость из Космоса
Шрифт:
Оказывается, библиотека была подарена полярникам одним советским ученым - страстным библиофилом.
Степан Федорович Зимин повел меня по своим «производственным цехам», как называл он площадку с метеобудками, похожими на пчелиные улья, ветряк, антенну, машинное отделение с бензиновыми движками, аккумуляторную, радиорубку.
– Замечательное место, - говорил он про остров Домовитый.
– Живем весело. Кругом красота, - он сделал широкий жест.
Я с недоверием взглянул на каменистую гряду острова.
– Сомневаетесь?
–
– Пойдемте, покажу, - и он повел меня на гряду.
Камни хрустели под ногами. Я рассматривал своего спутника. Ему стало жарко, и он снял шапку. У него были коротко стриженные волосы, прямоугольный лоб над лохматыми бровями, чуть прищуренные, веселые глаза, выступающие скулы и тяжеловатый подбородок. Движения его были подчеркнуто спокойны. Верно, он никогда не торопился.
Я знал, что Зимин лет пятнадцать прожил в Арктике, побывал едва ли не на всех островах.
– Первый месяц отпуска, - говорил он мне по дороге, - по театрам хожу, никак насмотреться не могу. Второй месяц - на юг. Лежу под пальмами - от жары пропадаю. Терплю - тепла набираюсь. А третий месяц - уж и не знаю, куда себя деть. Такая тоска возьмет, что хоть вой… За пригоршню снега годовую бы надбавку отдал… Однажды даже с альпинистами увязался, только бы льды повидать… А когда доберешься снова до Арктики, увидишь свои просторы… сердце замрет, - и Зимин опять по-хозяйски повел вокруг рукой.
Мы с ним стояли на гряде, откуда открывался вид на взломанное ледяное поле.
Освещенное солнцем, оно поразило меня. Изломы льда сверкали, я видел равнину драгоценных камней, переливавшихся голубым, зеленоватым, ослепительно белым цветом. До самого горизонта виднелись следы борьбы титанических сил, которые взломали белую равнину, раскололи ее, подняв там и тут бесформенные торосы со сверкающими алмазными гранями.
– Какая сила… какая сила!
– невольно вырвалось у меня.
Зимин задумался, потом сказал:
– Смотрел я, как ваш корабль через льды к нам пробивался. Корабль у вас знаменитый. И борта у «Георгия Седова» крепкие, железные и форштевень стальной. Машина могучая, в два раза мощнее, чем у такого большого корабля, как «Беломорканал». А вот представьте себе, как среди льдов на резиновой лодке плыть.
Я искрение удивился:
– Как это на резиновой лодке?
– Да… на резиновой лодке. Был такой случай. Хотите, расскажу вам про мальчика Федю?
– Конечно.
Мы сели на камни. Видя перед собой поле сверкающих льдов, я живо представил себе все, о чем рассказывал Степан Федорович.
«На острове нас было четверо. Остров был так же гол и скалист, как этот. Только лед да снег. Мы сообщали по радио сведения о погоде и льдах. В «бюро погоды» на картах появлялись цифры, позволяющие делать прогнозы. По ним капитаны кораблей знали, как движутся льды, и верно выбирали путь. Летчики решали, можно ли вылететь.
Во время Отечественной войны наши сведения стали особенно ценными.
Мы с Иваном Григорьевичем Тереховым, начальником полярной станции, просились на фронт. Нам сказали коротко - надо нести военную вахту на нашем острове. Мы и остались. С нами была жена начальника Мария Семеновна, радистка, и десятилетний Федя, сын Тереховых.
Федя хотел стать моряком. Мы с ним дружили и вместе изучали морские лоции, найденные в книжном шкафу.
Паренек он был немногословный и серьезный, такой же приземистый и широкоплечий, как отец. Над кроватью Феди висел портрет знаменитого капитана Воронина. На тумбочке всегда лежали книги об Арктике.
Мы не чувствовали себя оторванными от родной страны. Утром и вечером мы слушали сводки Совинформбюро, перекалывали на карте флажки, горевали или радовались.
Был вечер. Я только что вернулся в дом после зарядки аккумуляторов. Иван Григорьевич переписывал чернилами показания своих приборов - на воздухе он писал простым карандашом, чтобы буквы не расплывались. Мария Семеновна чинила мои носки. Она была не только радисткой, но и заботливой хозяйкой: готовила вкусные обеды, шила рубашки, стирала белье.
– Чайку попьем, - певуче сказала Мария Семеновна и пошла на кухню.
В окно было видно море с редкими льдинами. Далеко на горизонте виднелся один из ближайших островов, издали напоминающий грозовую тучу.
Здесь постоянно дымили пароходы. Наш остров был одним из самых ближних к водам, где шла война.
Я сел рядом с Федей.
Вдруг под окном что-то ухнуло, пол под ногами вздрогнул, загремела посуда на кухне, звякнуло стекло. Черный едкий дым ворвался в комнату.
Отбросив стул, начальник кинулся в сени. Там висели винтовки, приготовленные на случай медвежьих или других неожиданных визитов.
Я подбежал к окну. Немного левее льдин, на которые я только что смотрел, всплыло огромное серое бревно с седлом-башенкой - подводная лодка. Я слышал, что она прорвалась на наши коммуникации, была обнаружена и теперь, загнанная, обреченная, металась между островами. Вот она где!..
– Фашисты, - прошептал Федя, сжимая мою руку. Глаза его загорелись.
– Дядя Степа, фашисты!
– Скорее из дома!
– крикнул я.
Второй снаряд попал в дом, когда мы уже были в сенях. Воздушная волна сорвала дверь. Федя мячиком вылетел на улицу.
Мария Семеновна упала на камни, держась за правый бок. В ее руке была винтовка. По белому оренбургскому платку растекались яркие алые пятна.
– В скалы!
– крикнул нам Терехов, а сам поднял раненую жену на руки. Он хотел низко пригнуться, но ноша мешала ему. И он, тяжело ступая, пошел во весь рост.
С моря затрещал пулемет. Нас заметили. Мы залегли в камнях. Федя перевязывал мать. Она сама говорила, как и что делать! Но голос ее заметно слабел. Мальчик не плакал.
Со стороны дома несло жаром. Дом наш пылал. Гитлеровцы подожгли его зажигательными снарядами.