Шрифт:
За блеянием овцы острый слух Арвика уловил едва различимый скрип половиц в хлеве. Скотина так не ходит, мелькнула мысль раньше, чем по затянутой брезентом стене пробежала
Пустые загоны для коров и лошадей снова напомнили ему об утерянном времени, когда его рука, словно сбрую, крепко держала хозяйство и кормила всю округу свежим мясом и молоком. Сегодня от былого размаха осталась лишь пара овец, коза и больной ягненок. В голове пронесся лай собак на псарне, могучее ржание мерина, предрассветный крик петуха, полночный хруст капусты в крольчатнике, стук копыт по сырой от росы земле. Звуки эти тенями прошлого пронеслись над пастбищем, пробежали по сараю, рванулись, подхваченные сквозняком, и разбились о затянутое паутиной окошко. Больше нет стад. И не будет.
Арвик медленно ступал по разбросанной соломе. Здесь было тихо. Скрипела мельница. Ее стоны слышны были даже за плотно закрытыми дверями кузницы, через треск пламени и гул мехов. Починить жернова у Арвика не доходили руки. Да и не было в этом никакой нужды. Он привык к этому тягучему скрипу, как привыкают к старой ноющей болячке. Без него по ночам будет совсем тихо.
Потушив слабый огонек масляного фонарика, фермер запер хлев и побрел по вытоптанной тропинке к дому. У калитки задумался, на всякий случай еще раз окинул взглядом свежескошенный луг, покосившийся флигель с загоном для свиней, залитые бледной луной поля и темный силуэт амбара далеко впереди. Пусто. В яркой ночи трещали кузнечики. Выла собака на другом берегу. Кренились к земле и шептались кронами деревья. Он поднялся на крыльцо.
– Затопишь печку? – спросила его дочка Эльза, отрываясь от книжки. С недавних пор она переехала к отцу, разорвав помолвку с офицером из столичного гарнизона. И совсем не желала марать дамскую честь работой в деревне.
Конец ознакомительного фрагмента.