Гостеприимный кардинал
Шрифт:
Солнце наполнило комнату апельсинами. C ковров отклеились птицы; пока они летают вокруг, мебель отражает их прекрасные крылья, далеко прогоняющие смерть.
Лилии, эти улыбки на краях скал.
В разинутых львиных пастях на спинках своей кровати она посадила гвоздики, чтобы услышать во сне жужжание пчелы; той, что летает, томясь жаждой.
Из пор губки вышли маленькие опаленные звери,
Они уложили своих белых кошек спать в корзины. Их размеренное дыхание надувает мятые цветные скатерти, свисающие с краев стола, тяжелые от теней. Свечи потушены на буфетах; мышь, которая сегодня их съест, высунулась из подвала и легкими прыжками поднимается по ступенькам.
Лес на четырех деревянных колесах убегал с ревом, как водопад между гор.
На сцене погасли огни. Зал опустел. Свеча летает от кресла к креслу.
Он смотрел безучастным и темным взглядом на сваленные в кучу у разрушенного забора гробы, полные красных, зеленых и черных мертвых молний.
Внутри яблок – довольные смеющиеся младенцы.
Этот переполненный сундук, как бы тяжело я на него ни наваливался, не получается закрыть: кусок желтой ткани вылезает, пчела с зажатой лапкой жужжит, цветок подает мне знак из замочной скважины. Я забываюсь и говорю с ним часами.
Маленький навозный жук с того дня, как открыл в траве леса безымянный цветок с прохладными стеблями и сильным запахом, все время бегает под его листьями. Оттого что он всегда спит в тени цветка, жук изменил цвет. Из черного, каким был, он стал розовым.
Монашки, как только луна выйдет из-за скал, спрыгивают с кроватей, распускают волосы, расстегивают рубашки и, как сомнамбулы, с плетеной корзинкой в руке, спускаются в сады. Молча скользя между деревьями, они всегда следуют одной и той же дорогой по хребтам и головам голубей.
Уши лошади за кустами – приемники бесконечного вселенского молчания.
Ветер со всех сторон опоясывает колокольню – запертая внутри нее маленькая зеленая ель молится, растрепанная и соленая.
Их красота сияет ярче добродетели. Я осторожно взял их, и сразу же мои руки покрылись светящейся шерстью, испускающей лучи, словно борода святого отшельника.
Поднимаясь на самые высокие крыши, карабкаясь на самые белые балконы, наступая
Ключи от лунного забора трепещут на твоем поясе, словно серебряные рыбы.
Я никогда не видел тебя при свете солнца. Твое лицо светилось лунным светом в реке по вечерам. Ты окрашивала зеленым мою подушку в ночи ветра.
Грудь голубки, гордая и свободная, какой высочайшей вершины горы ты коснулась и наполнила снегом смех моей милой?
Терпение! Загустеет слеза, станет островом.
Я умерщвлял и воскрешал тебя тысячу раз. Теперь на розмарине воют раны.
Посадили густой сад между нами; но за толщей его цветов я различаю, как отдаляются твои белые зубы и маленькие черные ели пьют из источников твоих глаз.
Ты всплываешь. Веревки, тебя державшие в скалах, поглотила волна, молитва краба и стоны утопленников. Ты бороздишь моря. Ветер хлещет тебя то и дело, стараясь утопить. Ты теряешься – и вскоре снова всплываешь в пенных цветах.
Ты часто приходишь, когда под моими окнами покой. (Но я никогда не мог как следует разглядеть тебя.) Ты приходишь и с бурей.
Ты – остров из оленьего камня или, может быть, кораблекрушение из воспоминания?
Рассказы
В клетках были огромные бабочки, заплатил два талера и ласкаешь их крылья, а потом на одну ночь оставалась на твоей ладони печать их бархата, их чудесные черно-желтые цвета и пьянящий запах пыльцы.
Больше всего это развлечение нравилось женщинам. Они специально приходили издалека, чтобы только прикоснуться к этим широким разноцветным крыльям. Затем они забивались в огороды, садились под яблони и, не обращая внимания на песни и зазывания извозчиков, целовали, целовали страстно руку, которой коснулась бабочка.
На холме ежик входит и выходит в большой пустой горшок. Квадратный горшок слишком велик для него, но ежик уверен, что когда-нибудь сможет заполнить его без посторонней помощи.
«С годами я расту, расту, и каждый раз я заполняю его немного больше, – думает он, – я отдохну в тот день, когда закупорю своим телом каждый его угол».
И продолжает входить и выходить из горшка.
Он никогда не замечает, что происходит вокруг. Не то чтобы ему все равно. Просто он верен своей цели. К тому же он глухонемой.
И когда-нибудь, с годами, он заполнит свой горшок, даже если ему придется сменить форму и стать квадратным.