Гости из преисподней
Шрифт:
Сухотин, пошатываясь, подошел к двери, отворил и остолбенел. Вид представшего его взору Кожинова был ужасен: глаза пылали безумием, ошпаренное кипятком, покрытое волдырями лицо кривилось от боли. Обеими руками майор держался за уязвленную раскаленным паяльником задницу. Через незастегнутую ширинку (забыл впопыхах) виднелись мужские принадлежности. Из кармана пиджака торчала рукоять пистолета.
– Мне нужна твоя помощь, друг! Впусти! – глухо попросил он.
Художник неохотно посторонился...
– Нет! Нет! Нет! Даже речи быть не может! – выкрикивала растрепанная, красная, потная от волнения Эльвира. – Я не собираюсь рисковать свободой! За содействие преступнику по головке не погладят.
– Да, да, Женя. Такие вот дела. Ты уж не обессудь, – потупив глаза, бубнил Сухотин. Кожинов едва сдерживал клокотавшее в груди бешенство.
«Проклятые предатели! – с ненавистью думал он. – Чуть жареным запахло – сразу в кусты! Бессовестные подонки!»
Справедливости ради следует отметить, что в аналогичной ситуации Евгений Дмитриевич поступил бы точно так же, однако он относился к той категории людей, которые «в чужом глазу соломинку видят, а в своем бревна не замечают», и посему о собственной подлости никогда не задумывался.
– После твоего шарлатанского лечения Робка не только не выздоровел, но и Ирина взбесилась, – обернувшись к Эльвире, сквозь зубы процедил майор. – Они на пару искалечили меня, пытались убить, называли друг друга какими-то диковинными именами. У меня просто не оставалось другого выхода! Это ты, сука, виновата! Ты! – сорвался на крик начальник следственной части. – А раз так, то будь любезна загладить содеянное!
– Мертвых не воскресить, – философски заметил Сухотин.
– При чем здесь мертвые! – взвизгнул Евгений Дмитриевич. – В настоящий момент опасность угрожает непосредственно мне! Понимаешь, козел, мне-е-е! Из-за твоей вонючей прошмандовки!
– Не смей хамить, неандерталец! – взвилась на дыбы оскорбленная поэтесса. – Рома! Дай ему по морде! Мужчина ты или хрен моржовый!
– По морде?! Этот спившийся задохлик, – рассмеялся Кожинов и без предупреждения врезал Сухотину носком ботинка в солнечное сплетение.
Художник шумно выхаркнул воздух, сложился пополам и мягко, словно тряпичная кукла, рухнул на пол.
– Помогите! – заголосила экстрасенсша. – Милиция!
– Милиция, гришь?! – с недоброй усмешкой переспросил майор. – Так ведь милиция – это я! Пожалуйста заявление, гражданочка! В письменном виде. Рассмотрим в установленном законом порядке. Примем соответствующие меры... Довольна, шалашовка?! Не слышу ответа!
Эльвира, уразумевшая наконец весь ужас своего положения, бросилась к дверям, но было поздно. Начальник следственной части подсечкой сбил ее с ног и, выхватив из кармана «макаров», выстрелил в упор. Следующая пуля досталась «старому другу Ромочке».
– Ми-ли-ция! – презрительно повторил последние слова покойной Евгений Дмитриевич. – Ишь умная выискалась! Теперь тебе не милиция требуется, а труповозка! Хе-хе-хе! Ладно, пора линять отсюда...
Кожинов вышел на лестничную площадку и старательно запер дверь конфискованными у убитого Сухотина ключами.
Постоянно нарушая правила уличного движения, «девятка» Кожинова бесцельно блуждала по укутанному туманом городу. Тускло мерцали окна домов, неоновые вывески многочисленных магазинов, ресторанов, баров, казино. В голове у майора было пусто, как в кармане честного налогоплательщика. Без единой мысли он тупо таращился в мокрое ветровое стекло. Прошло несколько часов. Наступила ночь. Поредели потоки машин, количество пешеходов сократилось до минимума. Возле Крымского моста «девятка» заглохла. Попытки вновь завести машину не увенчались успехом. Тогда Кожинов выбрался наружу и побрел куда глаза глядят. Он ощущал страшную усталость, тошноту, ломоту в суставах. «Надо передохнуть», – подумал Евгений Дмитриевич, облокотился о перила и прикурил сигарету, безучастно глядя на темную поверхность воды. Внезапно вода забурлила, и из нее высунулась гнусная рожа Бегемота.
– Здорово, недоумок, – гундосо поприветствовал майора демон. – Как
Бегемот с бульканьем ушел на дно. В ту же секунду с неба свалилась чудовищных размеров птица с собачьей головой, острыми когтями вцепилась в одежду Кожинова, лязгнула желтыми клыками перед самым носом, злобно залаяла и исчезла. Истошно крича, начальник следственной части бросился бежать, но вскоре споткнулся, упал на мостовую, вдребезги разбив без того изуродованное лицо, и горько заплакал.
– Хватит ныть, засранец! – услышал он знакомый голос. – Встань и представься как положено.
Майор с трудом поднялся на четвереньки, а язык его совершенно против воли владельца отрапортовал:
– Майор юстиции Кожинов Евгений Дмитриевич, тысяча девятьсот пятьдесят восьмого года рождения, по должности – начальник следственной части Н-ского отделения милиции, а по внутренней сущности – взяточник, карьерист, подлец, убийца, садист и патологический трус, в придачу трахнутый в задницу господином Бегемотом посредством паяльника.
– Молодец, – усмехнулся голос. – Хорошо излагаешь. Кратко, но содержательно и, главное, правдиво! Хвалю!
Евгений Дмитриевич снизу вверх поглядел на говорившего. Перед ним стоял «отец» в привычном Кожинову обличье, то есть с распухшей от многолетнего пьянства физиономией и бутылкой дешевого портвейна под мышкой.
– Папа! – обрадовался майор. – Где ты пропадал?!
– В манде на верхней полке! – огрызнулся «предок». – Да и не отец я тебе вовсе. Твой настоящий папаша безвылазно в аду жарится, выражаясь по-вашему, «без права переписки», а мое имя... впрочем, не твое собачье дело. Можешь называть меня просто хозяин!
Черты «отца» заколебались, расплылись, видоизменились... Охваченный мистическим ужасом, майор увидел отвратительную карикатуру на человека с черным, гротескно-кривым лицом, рубиновыми глазами, узкими кошачьими зрачками и длинными мохнатыми лапами, с одиннадцатью когтистыми пальцами на каждой.
– Чего вылупился, смертный?! – резко спросил демон. – Али не нравлюсь?! Хотя это мне до лампочки! Тебе, душонка гнилая, волей-неволей придется общаться со мной во веки веков. Ха-ха-ха-ха-ха!
Оглушенный раскатами бесовского хохота Кожинов придушенно вскрикнул, снова упал на асфальт и потерял сознание... Когда он очнулся, рядом никого не было. «Может, померещилось?! – с надеждой подумал майор. – Обычные галлюцинации?! Однако, как бы там ни было, трупы действительно могли обнаружить. Превосходный подарок пидору Бахусову. Теперь у него имеются законные основания взять меня под стражу. Арестуют, запрут в ИВС, вышибут признание в убийствах жены, ребенка, Сухотина, Эльвиры, оперов-подельников и Косарева-младшего. Могут докопаться до подлинной причины взрыва в доме Литвиненко. Там тоже уйма погибших! Расколют, твари поганые. Спецобработки мне не выдержать! Все! Пропал!» Из глаз начальника следственной части потоком хлынули мутные слезы. Долго бился он в истерике, рвал на груди рубаху, до крови кусал губы... Лишь под утро Кожинов более-менее пришел в себя. В мозгу прочно засела одна-единственная идея: «Немедля бежать! Желательно в бывшие «братские», а ныне самостийные республики ближнего зарубежья. Допустим, в Среднюю Азию. Там вряд ли найдут!» Он встал, отряхнулся и поднял руку, намереваясь поймать таксиста-частника, но сегодня ему определенно не везло. Машин проезжало мало, и ни одна не соизволила остановиться. Тогда вконец отчаявшийся Кожинов вышел на середину проезжей части и широко растопырил руки. На сей раз долго ждать не пришлось. Взвизгнули тормоза. Из подержанного джипа вылез разгневанный водитель с монтировкой в руках.