Гостья из прошлого

Leras

— Да.

Элайджа подходит ближе, приподнимая дрожащий подбородок, и его пальцы касаются выступающих скул, очерчивают контур пухлых губ, собирают дорожки слез с бледных щек. Он думал, что уже перешел Рубикон боли полгода назад, когда отказался от нее, но, оказывается, тот день был лишь репетицией, жалким наброском того, что он испытывает сейчас.

— Я люблю тебя, Алин, — шепчет он, не отрывая взгляда от лица ведьмы, — всегда буду любить. И сделаю так, как ты скажешь. Прощай, моя распутная ведьма.

Не говоря больше ни слова, Элайджа уходит из маленького лесного дома, не видя, как от

всплеска магии в гостиной загораются свечи, яркие всполохи которых отражаются в наполненных слезами зеленых глазах. Он бредет, не разбирая дороги, забывая о своей машине, стоящий перед домом Алин, натыкаясь на встречающиеся на его пути деревья.

Элайджа знает, что случившееся — дел его собственных рук, результат его неправильного выбора, последствие совершенных им ошибок, но легче от этого не становится. Потому что хрупкая ведьма, которая еще несколько часов назад пылко отвечала на его ласки, не просто разбила его ледяное сердце. Алин оставила себе его душу. Черную душу древнего вампира, пропитанную кровью его многочисленных жертв, холодную и черствую, которая в первый раз за всю его жизнь растаяла в тонких девичьих пальцах, поверила, что и для таких как он возможно счастье.

Элайджа теряет счет времени, и не знает, сколько часов проходит прежде, чем он оказывается на пороге дома Майклсонов, где сейчас живут Клаус и Кэролайн, и садится прямо на ступени. Он опускает голову, накрывая ее руками, и закрывает глаза, замирая.

Именно в такой позе его находит Хоуп, гостящая последние дни у отца. Ее тонкие бровки сходятся на переносице, когда она подходит к любимому дяде, и маленькая ладонь касается мужского плеча.

— С тобой все хорошо, дядя Эл?

Вампир судорожно вздыхает, и поднимает на племянницу пустые глаза.

— Не совсем, милая.

— Тебе больно? — взволнованно спрашивает Хоуп.

— Очень.

— Тебя ранили? Я позову папу!

— Не нужно, детка, — качает головой Элайджа, — он не сможет мне помочь.

— Тогда я позову Алин! — хмурится девочка, — она ведьма и вылечит тебя!

— Только она не придет.

Хоуп на мгновение замирает, не сводя взгляда с его бледного лица, она хочет что-то сказать, но в этот момент на пороге появляется Кэролайн.

— А почему вы здесь? — улыбается она, но в следующее мгновение ее взгляд падает на серое лицо Элайджи.

— Алин не хочет идти к дяде Элу! — поворачивается к ней Хоуп, обхватывая маленькими пальцами ее ладонь, — скажи ей! Ему больно!

Блондинка сжимает губы, и ее голубые глаза наполняются сочувствием.

— Мне жаль, — выдыхает она, опускаясь рядом с вампиром.

— Не стоит, Кэролайн, — усмехается Майклсон, — ты рада, что Алин поступила именно так.

Девушка качает головой, и поднимает на вампира грустный взгляд.

— Только я не уверена в том, что она поступила правильно, - и тонкая рука касается мужских пальцев, - совсем не уверена, Элайджа.

Вампир щурит темные глаза, сжимая ее ладонь. Стоящая рядом Хоуп, делает шаг в сторону дяди и обвивает руками его шею, пристраиваясь на мужских коленях.

– Я сварю тебе любовное зелье, дядя Эл. И мы дадим его Алин.

– Спасибо, милая, - пытается улыбнуться вампир, - думаю, это лишнее. Но обещай мне что будешь присматривать за ней,

когда я уеду.

– Куда ты направишься?
– спрашивает Кэролайн.

– Пока не знаю.

Блондинка сильнее сжимает его руку, и Элайджа прикрывает глаза, подставляя лицо солнцу.

Мистик Фоллс встречает первый день осени.

========== Часть 42 ==========

Две недели спустя.

Алин покачала головой, отгоняя не прошеные мысли, когда ее взгляд упал на старый букет на столе, уже успевший превратиться в гербарий. Маленькие завядшие цветочки лаванды все еще хранили едва уловимый тонкий аромат, который навевал так много воспоминаний. О том, кого ей давно следовало забыть.

Элайджа Майклсон сдержал слово. Уехал из Мистик Фоллс в тот же день, исчез, будто его не было. Но все никак не желал убраться из ее головы, из измученного разбитого сердца. Алин тосковала, но зато ее магия была как никогда сильна. И она сама будто стала сильнее. Чувства, ощущения, даже ее зрение и слух, казалось, обострились, после ритуалов, проведенных с древним вампиром. И Алин не знала, радоваться этому или нет. Ведь ее боль от его ухода стала еще глубже, ощутимее.

Все свое время ведьма проводила в школе, пытаясь отвлечься от своих печальных мыслей, не замечая, как ее белокурая подруга следит за ней внимательным взглядом. И лишь она замечала, что, не смотря на мощную магию, улыбки и смех, ее веселый голос на уроках, Алин делает все это на автомате, ведет себя правильно, но будто не живет. Как красивая кукла, которая сама себя дергает за веревочки. Кэролайн было знакомо это состояние. Ведь она сама жила так первый год после того, как Клаус уехал в Новый Орлеан с беременной Маршалл. Тогда ей казалось, что мир рухнул и все уже никогда не будет как прежде. На самом деле оно и не было. До той минуты, пока Клаус Майклсон не появился в ее школе пять лет спустя.

— Алин, — блондинка сделала шаг в сторону ведьмы, которая замерла у окна, вглядываясь в хмурое небо, — все хорошо?

— Конечно, Кэр, — немедленно ответила ей Алин, поворачиваясь к подруге, — просто сегодня погода плохая. Опять дождь.

— Да, — протянула Форбс, хмуря брови.

Совсем не это ей хотелось обсудить со своей маленькой ведьмой, но Кэролайн никак не решалась начать разговор об Элайдже Майклсоне, который на ее глазах, сидя на ступенях их с Клаусом дома, лишился себя. Своей души, которую оставил в Мистик Фоллс, вместе с хрупкой ведьмой, которая тоже не жила без него, а лишь делала вид, исправно играя свою роль.

Кэр ненавидела его. О, она так сильно ненавидела его все эти полгода, пока Алин приходила в себя после его ухода! Но тогда, две недели назад, она поняла, что жертвой была не только ее подруга.

Древний вампир, привыкший поступать правильно, сам разрушил свою жизнь. Потерял любовь из-за одной ошибки, которую его возлюбленная никак не могла простить. Ненависть исчезла, уступив место жалости. А еще - стойкому ощущению неправильности происходящего. Такая любовь не могла закончиться вот так. И какой прок в гордости, благородстве и самопожертвовании, если в конечной итоге оба были несчастны? Кэр не знала ответ на этот вопрос, как и на тот, что ей сделать, чтобы ее подруга вновь улыбалась не как фарфоровая кукла.