Государь поневоле
Шрифт:
Ну и так далее, ещё на полчаса велеречиво и с цитатами из святого писания, да примерами жизни батюшки и брата. Я ожидал, что ребенок смутится перед выговором иерарха, но Пётр, напротив, с продолжением монолога отца Никиты разжигал в себе гнев. Грех был этим не воспользоваться, особенно, если самому лезть в беседу не хотелось. Легко набрав аргументов и транслировав их носителю, я с удовольствием наблюдал, как ребенок "строит" церковников. Занятия свои объяснил желанием избавиться от болезненных тягот своих, о плохом духе в палатах. Протопоп слегка взбледнул, когда Петр иезуитски спросил его, не умышляет ли он на здоровье государево? Не от того ли был слаб и царь Федор,
Тут вошел Патриарх Иоаким. Благословив присутствовавших, он занял место рядом с царицей. Протопоп Благовещенского собора, воспрянув духом, возражал государю, что братья царственные молились более и государь-батюшка тако ж святую церковь поперед остальных царевых дел ставил. А здоровье в руках божьих и век наш отмерен царем небесным. Вопрос младшего царя стоит ли тогда оставить лекарей и заботы о хлебе насущном, а питаться только молитвой положась на милость господа, повис в тишине палаты. Иоаким быстро свернул дальнейшую дискуссию о здоровье и зарядке, разрешив эту забаву, но только в личных покоях, дабы не смущать слуг и придворных. И тут же поддержал протопопа в вопросе с иноземцами.
Отношение к Брюсу Пётр, опять же с моей подачи, мотивировал надеждой перетащить сего отрока, царских, между прочим, кровей, на сторону православной церкви. И для того он с ним де милостив и селить его желает отдельно от Кукуя под надзор, чтобы не мог он ходить на католические службы. Приближение Гриммана объяснил лишь желанием держать его в отделении от других немцев, когда тот будет шутихи мастерить, для царской же безопасности. Потом привел примеры об использовании иностранцев и в военном деле и в лечении царской семьи. Добавил аргументов, что если уж здоровье государя доверяем неправославным лекарям и врачам, то остальные мои "привечания" совсем не грех и православность московской власти от того не пострадает. Закончил Пётр сентенциями на тему: "Бог не в одежде, а в душе и мыслях. И настоящая вера искушения не боится".
Такое выступление царственного дитя ввергло присутствующих в продолжительное молчание. Я даже успел испугаться того, что невольно подставился, но все обошлось. Патриарх мудро рассудил, что ребенок не свои мысли говорит, и не стал устраивать диспут. Просто предложил мне передать Якова под опёку церковников в Чудов монастырь на послушание, где того и подготовят к перемене веры. Тут уж пришлось поупираться и не согласиться лишь из своего каприза скорейшей подготовки потехи. Иоакиму не помогла даже поддержка от царицы и бояр, так же недовольных моими новыми занятиями. Сошлись на том, что Брюса дадут в надзор Зотову и ближнему цареву боярину Тихону Стрешневу, а те от "робяток" его отдалят и более иноверцев в Преображенский дворец допускать не будут.
В общем, результат столкновения с поборниками традиций был ничейным. Я добился благословения от главы церкви на изменения режима, но контакты с кем-либо неправославной веры теперь стали подцензурны.
Встреча прервалась за необходимостью идти в Посольскую палату принимать посланцев от крымского хана. После долгой процедуры одевания и выхода в окружении рынд и стольников мы с Петром добрались до места нашего первого дипломатического дебюта. Государь Иван Алексеевич сидел уже на своёй части трона. В стороне ширмой было отделено место для Софьи и матушки. Было сиё внове, так со времен молодого Грозного женщин над государями не было, а тогда больших посольств и не принимали. При появлении Петра присутствующие, кроме его брата, поклонились, а Иван по-доброму улыбнулся входившим. Сопровождаемый Стрешневым и Черкасским я устроился ошую от брата.
Наконец Василий Васильевич, как глава Посольского приказа, объявил о сегодняшнем деле. Представлялся "пред наши светлы государевы очи" новый крымский посланник — Али-ага, да с ним еще с дюжина посольских крымчаков разного ранга. Прибыли они еще перед пасхой, но по болезни и из-за смерти царя грамоты от них не брали. Напротив, из-за смуты ссылались они с Бахчисараем не раз, и только к концу июня наша готовность принять послов совпала с их желанием самим удостовериться в новом властном раскладе на Москве.
Всю беседу с послами вел от имени царей, да бумаги же принимал и передавал думный дьяк Емельян Украинцев, ближайший помощник (товарищ) главы Посольского приказа. В палате так же присутствовали думные люди. Не все, конечно, но некоторых я хорошо помнил. Среди них был и Зотов, вероятно успевший вернуться из Тулы, и Капитан, и Федор Ромодановский. Они стояли отдельно в компании кого-то из думских и тихо переговаривались.
Процедурно церемония была достаточно затянута и скучна. Помимо обычного дела представления да взаимных упрёков в разбоях казаков и татар, крымчаками выставлялась Московским государям претензия за то, что поминки в Бахчисарай до сих пор не отосланы. Московские люди, да казаки запорожские на правом берегу Днепра против договора завели городки, и камни мангановые копают да отсылают их на Москву. Все это было сказано таким надменным тоном, да так кучеряво переведено, что я не сразу и ухватил суть, что за камни такие шлют на Москву.
Настолько не сразу, что почти опоздал. Голицын уже сам ответ давал, что казакам Великие государи указали в татарские улусы набегами не ходить, кочевий не разорять. А городки те срыть и камней более не копать и на Москву никому их не слать. Тут меня и проняло: "Так значит, Учитель, когда в Крым ездил, сумел с запорожцами договориться о поставке руды! А эти деятели зарубят сейчас всю малину и ради спокойствия басурманского прикроют этот бизнес!".
Не выдержал — встрял. Да так, что Пётр едва успевал переводить, ибо фразы я строил в духе героев Яковлева и Куравлёва.
— Погоди, Василич, такие вопросы с кондачка не решаются! Тут нам с товарищами посовещаться надо, да виновных заслушать. Пусть господа послы на неделе зайдут — мы покуда перетрем, да им все в протоколе и пропишем.
В переводе звучало примерно так:
— Благодарю тебя, князь Василий Васильевич, за разумный сказ. Только грамота твоя суть скора больно. Надобно нам с братом услышать, что Войско низовое запорожское скажет, да дьяк Никита Зотов покажет. Передай великим послам, будем сидеть с боярами и решим по чести, как то в договоре сказано. И о том наша грамота отдельно будет послам дадена. — И всё это с наимилостивейшей улыбкой к послам, на которую я смог подвигнуть Петра.
Голицын так и замер на полуслове. По палате пронесся вздох удивления. Нет, это была не первая моя выходка и проявление самостоятельности. После казни Хованского московские бояре вполне себе могли ожидать подобного. Но ведь не на посольском же приёме! Татары, сначала было обрадовались, что младший из царей перестал сидеть болванчиком и что-то говорит им, но когда перевод дошел, то они такие рожи скорчили — как лимон откушали.
Наконец посольских дел и большой печати оберегатель пришел в себя и плавно скорректировал свою первоначальную речь. На меня он, конечно, глянул совершенным волком, да только на это было наплевать и забыть. Но вот Зотов тоже посерел и не сводил с меня возмущенного взгляда. А я наивный думал, что ему помогаю!