Государь. О том, как надлежит поступать с людьми
Шрифт:
ФАБРИЦИО: Ваш вопрос касается очень многих вещей и требует поэтому подробного ответа. Верно, что я приказал своей артиллерии выстрелить только один раз, да и то не без колебания. Дело в том, что для меня гораздо важнее защититься от неприятельских ядер, чем поражать противника своими. Вы должны знать, что спастись от артиллерийского огня можно только двумя способами: надо поставить войска в такое место, куда ядро не долетит, или укрыть их за стеной или валом. Других средство нет, да и первые удадутся только в случае особой крепкости вала или стены. Полководец, решающийся на бой, на может ни укрыть своих войск, ни поставить их в такое место, где ядра их не достанут.
Раз нельзя защититься от пушек, надо найти средство терпеть от них как можно
Я не продолжал обстрел по той же причине, по которой колебался стрелять с самого начала, – именно потому, что боялся, как бы неприятель не открыл огонь первым. Ведь, если ты хочешь обезвредить артиллерию противника, надо на нее напасть; если он не защищает свои орудия, ты их захватываешь; если он хочет их отстоять, ты должен двинуться вперед, а когда друг и недруг смешаются в общей свалке, то из пушек стрелять нельзя.
Доводы эти, как мне кажется, достаточно убедительны и не нуждаются в примерах; однако, древняя история дает нам некоторые образцы, и я хочу их привести. Вентидий перед боем с парфянами, вся сила которых была в стрельбе из луков, подпустил их почти к самому валу лагеря, раньше чем вывести свои войска. Сделал он это только с одной целью – сейчас же вступить в рукопашную схватку, не дав им времени для нового обстрела.
Цезарь рассказывает, что во время одной из битв Галльского похода враги бросились на него с таким бешенством, что его воины не успели бросить свои дротики, как это полагается у римлян. Ясно теперь, что спастись в поле от орудия, бьющего издалека, можно только одним путем – захватить его с величайшей быстротой.
Была и другая причина, по которой я шел на врага, не вводя в дело артиллерию. Вы, может быть, сейчас засмеетесь, но я считаю, что пренебрегать ею нельзя. Самая большая опасность для войска, при которой легче всего начинается смятение, – это невозможность видеть неприятеля. Сильнейшие армии часто бывали разбиты потому, что солдат ослепляли пыль или солнце. Между тем ничто не вызывает такого густого мрака, как пороховой дым; я считаю поэтому, что лучше предоставить неприятелю ослеплять самого себя, чем разыскивать его, ничего не видя.
Поэтому я предпочел бы не стрелять из пушек, или, во избежание упреков ввиду большой славы артиллерии, я расставил бы орудия на флангах, чтобы не ослеплять дымом солдат, так как это для них самое важное.
Чтобы показать вам, насколько полезно испортить врагу видимость поля битвы, я сошлюсь на Эпаминонда, который именно с этой целью выслал против наступавшего неприятеля свою легкую конницу, рассчитывая на то, что поднятая ею густая пыль скроет его войска от лакедемонян. Расчет оправдался и доставил ему победу.
Вы говорите далее, что я по-своему распорядился чужой артиллерией, заставив ее стрелять через головы моей пехоты. Должен сказать, что большей частью так и бывает и что огонь тяжелой артиллерии для пехоты почти безвреден. Обратное случается крайне редко. Пехота – очень низкая мишень, а стрелять из тяжелых пушек так трудно, что стоит сделать малейшую ошибку, нацелиться немного выше – и ядро летит через головы, а если цель взята ниже, чем нужно, оно попадает в землю и не доходит вовсе.
Кроме того, пехоту спасает любая неровность почвы, так как самый мелкий кустарник или холмик, отделяющий ее от артиллерии, уже портит меткость пушечного огня. Легче, конечно, попасть в конницу, особенно в тяжелую, которая вообще выше легкой и построена более густыми рядами, но и этого можно избежать, отведя конницу в тыл, пока огонь не прекратится.
Несомненно, что небольшие орудия гораздо опаснее ружья, но лучшее средство против них – это рукопашный бой. Если при первом столкновении многие будут убиты, но это ничего не значит – убитые бывают всегда. Хороший полководец и хорошее войско боятся не частных потерь, а общего крушения, и должны подражать в этом швейцарцам, которые никогда не уклоняются от боя из страха перед артиллерией и карают смертью того, кто, испугавшись огня орудий, покинет ряды или проявит малейший признак страха.
Итак, я отвел свою артиллерию назад после первого выстрела, для того чтобы очистить место батальонам. В дальнейшем я о ней не упоминал потому, что с началом общего боя она стала ненужной.
Вы сказали еще, что, по мнению многих, оружие и боевой порядок древних сейчас уже бесполезны ввиду разрушительной силы пушек. Можно заключить из ваших слов, что наши современники изобрели для успешной борьбы с артиллерией какое-то новое оружие и боевое построение. Если эта тайна вам известна, я был бы вам очень признателен за ее раскрытие, ибо пока я такого оружия не знаю и не думаю, чтобы его можно было найти. Действительно, мне хотелось бы услышать от этих людей, почему наши пехотинцы носят железные латы и нагрудники, а конные вообще закованы в броню; ведь если отрицать древнее оружие вследствие его бесполезности перед артиллерией, то надо отказаться и от нынешнего.
Хотелось бы также знать, почему швейцарцы, в полном согласии с античным боевым порядком, строят свою бригаду густой колонной в б 000 или 8 000 человек пехоты и почему все другие народы им в этом подражают, несмотря на то, что артиллерийский огонь при этом построении так же опасен, как и при любом другом, позаимствованном у древних.
Думаю, что ответа не найдется. Если же вы спросите любого знающего военного, он ответит вам так: прежде всего, латы надеваются потому, что они защищают если не от ядер, то от самострелов, пик, мечей, камней и всякого другого неприятельского оружия. Далее, он сказал бы вам, что при построении густыми рядами, по швейцарскому примеру, можно легче отбросить пехоту противника, отразить нападение конницы и вместе с тем затруднить врагу прорыв собственной линии.
Из всего этого ясно, что войскам угрожают не только пушки, но и многое другое, от чего их предохраняют латы и предлагаемый мною боевой порядок. Следовательно, чем лучше вооружено войско, чем плотнее и крепче его ряды, тем надежнее оно защищено. Поэтому приходится сказать, что сторонники мнений, о которых вы здесь говорили, люди или малоопытные или не продумавшие дело до конца. Ведь если самое слабое оружие древних, употребляемое ныне, т. е. пики, и наименее совершенное из их боевых построений, т. е. швейцарская бригада, приносят огромную пользу и обеспечивают войскам такое превосходство, то почему надо считать бесполезными другие виды древнего оружия и те боевые построения, которые сейчас забыты? Наконец, если мы, несмотря на артиллерию, все же сохраняем построение густыми рядами, как это делают швейцарцы, то какой же из боевых порядков древности будет для нас еще более опасен? Ведь всем известно, что артиллерийский огонь всего страшнее для войск, наступающих плотной массой. Наконец, ведь не мешает же артиллерия осаждать крепость, хотя, укрываясь за стенами, она может обстреливать мои войска в полной безопасности и усиливать огонь, как ей угодно, тогда как я захватить ее не могу и вынужден ждать, пока ее не смирит ответный огонь моих собственных пушек; тем более мне нечего бояться артиллерии в поле, где ею можно сейчас же овладеть.