Государева служба
Шрифт:
– Надеюсь, вы понимаете, молодой человек, сколь серьезно это обвинение.
Криво улыбаясь, мой обидчик пустился в объяснения:
– Юноша проиграл мне, и проиграл много. Бог весть, что ему наплели о нашем клубе, но он почему-то желает списать свой проигрыш на мошенничество.
Говоря это, он проделывал пальцами неуловимо быстрые манипуляции. Найдут ли при нем проклятую колоду, если дело дойдет до обыска? Честь моя повисла на волоске, между тем, я не представлял себе, как ответить обидчику. В голову лезла одна только запоздалая мысль:
– Максюта, кот гладкий, на тебе давно подозрение… Только что за руку не ловили. Смотри, доиграесся.
Лейб-гусар возвысил голос:
– Как ты смеешь! Я благородный человек и не стану пачкаться о такое…
В этот момент внутри словно сгорел невидимый предохранитель. До того я сдерживался, а теперь у меня перед глазами побелело, и через секунду я услышал – будто издалека – собственный вопль:
– Мерзавец и шулер!
Со стороны, наверное, наше столкновение выглядело омерзительно. Однако тогда я думал о другом. Прежде всего, надо было срочно решить, как будет лучше: подойти и дать подонку оплеуху, подойти и разбить ему рожу, или же подойти и задавить его, как паршивого таракана?!
Хуторянин вставил золото слово:
– Ну да, благородный ты… точно как золотарь с Сысоевских выселков…
Кто-то сдавленно хрюкнул. Дама-картежница опустила голову, чтобы широкие поля ее шляпы, закрыли улыбку.
Гримаса досады исказила лицо моего обидчика. Теперь и ему некуда было отступать.
– Я оставляю выбор оружия за собой.
Следовало бы сказать в ответ нечто правильное, красивое, исполненное достоинства. Да.
И я выдал:
– Мухомор лощеный!
Господи, откуда он взялся, этот треклятый мухомор? Понять не могу…
Хрюканье стало громче.
– Так его! – вновь поддержал меня колонист.
– Господа, дуэли запрещены. – Напомнил лысый. – Это даже не нарушение устава, это откровенная уголовщина.
– А что? Обычай древний, почему бы не обновить? – вполголоса возразил аристократ.
– Не следует вам в это вмешиваться, Павел Игнатьевич, – с холодком в голосе ответил ему лысый.
– Отчего ж, Глеб Алексеевич? Я…
– …И это будут пистолеты. С тридцати шагов. Немедленно. – прервал их спор лейб-гусар.
Сказанное прозвучало с должной твердостью и решительностью. Общий смысл гадостно совпал с моим настроением. «Ладно же, – думал я – не морду разбитую получишь, так пулю в лоб. Очень хорошо».
Благо, оружие было под рукой. В вооруженных силах Империи выдают его в день присвоения первого офицерского звания; с ним служат и его сохраняют после ухода в отставку. В казенный арсенал оно возвращается только после смерти владельца. Пистолет может быть либо в кобуре, на правом боку, либо дома, в специальном сейфике, и код замка на этом сейфике не должен знать никто из родных
Мне показалось, будто кобура искусительно шевелится.
– Терлецкий опять стреляется… – не знаю, кто произнес это. Но сейчас же комната наполнилась шепотками:
– А какой стрелок… шу-шу-шу… прошлый раз флотского ранил в голову… шу-шу-шу… убьет мальчишку… шу-шу-шу… проклятый бретёр… шу-шу-шу…
Он хочет убить меня, чтобы избавиться от неслыханного позора? Так я сам убью его!
Мой кивок заменил слово «да» или «отлично», или длинный частокол сквернословия с тем же общим смыслом «да».
– Я запрещаю вам это! – загремел штаб-офицер.
– Господа, опомнитесь, вы же христиане… – вторила ему дама в сливочной шляпе.
Но слышались и другие голоса:
– Славно было бы посмотреть на хорошую драку…
– Давненько у нас не было…
– Р-распоясались? Амир-хана вам мало? – Прикрикнул штаб-офицер. А когда гомон утих, он добавил:
– Во-первых, это недостойно. Во-вторых, глупо. В-третьих, если кто-то не понял «во-первых» и «во-вторых», патруль прибудет сюда незамедлительно. Что за игрища?! Ваши жизни принадлежат не вам самим, а государю и стране.
– Дело говорит полковник, – встрял хуторянин. Сказав это, он набуровил себе стопку анисовой и отработанным движением влил горючее в баки.
– Покиньте клуб. Сейчас же. – Спокойно резюмировал аристократ.
– А как же с делом-то… разобраться? – поинтересовался кто-то у меня за спиной.
Но мы с лейб-гусаром без промедления воспользовались последним советом. Его можно было трактовать по-разному. Как «охолоните» и, в равной степени, как «найдите место, где нет докучливых законников».
Мы поняли его одинаково.
Вслед за нами из клуба высыпало человек шесть. Должно быть, они истолковали совет так же, как и мы.
– Давайте-ка в парк, юноша. Он здесь, неподалеку, и есть в нем чудное местечко… Как специально приспособили.
Я молча последовал за ним. «Юноша»… Тоже мне, дедунюшка выискался.
По дороге худощавый пехотный капитан с устрашающим шрамом на лбу и унтер из военных музыкантов напросились нам в секунданты. Я не стал спорить: пусть все будет по правилам.
Мы шли минут десять, деревья обступили нас со всех сторон, мертвенно-бледные шары фонарей, скупо разбросанных по берегам парковой аллеи, почти сливались с призрачной мутью стареющей белой ночи. Дождик давно перестал. Светляки сигарет, негромкое покашливание, судорожный звяк подковок на каблуках офицерских ботинок… Наконец, Макс объявил:
– Вот она, заветная полянка. Юноша, как настроение?
– Лучше б нам общаться через секундантов. Благо, они у нас появились.
Сухой смешок.