Государственный обвинитель
Шрифт:
Наташа вернулась к столу, взяла бумаги с записями, быстро пролистала их и отложила.
— И я считаю, что факт получения денег начальником ХОЗУ Московской Патриархии гражданином Погостиным Андреем Олеговичем в сумме тридцати шести тысяч двухсот двадцати рублей следствием и судебным разбирательством полностью доказан.
Зал охнул.
Судья заломил руки и постарался, стать невидимым.
— Действительно, деньги Погостиным были получены. Тому множество свидетелей, показания самого подсудимого, аудио- и видеоматериалы.
Наташа вздохнула глубоко —
— Но именно это и отменяет обвинительное заключение. Подсудимый не занимал государственных должностей, а соответствующая статья закона трактует взятку как получение должностным лицом денег, подарков за исполнение неких незаконных операций. У нас Церковь отделена от государства. Поэтому получение им денег никак не может быть расценено как получение взятки. Наверное, это понимал и сам подсудимый, который вовсе не прятался, беря деньги. Более того, он словно специально собирал вокруг людей. Он — частное лицо. Он вступает с подрядчиками в договорные отношения. Это его личное дело — брать деньги или не брать. Это, если хотите, рыночные отношения, о которых столько сейчас говорят.
Зал стал потихоньку приходить в себя.
Адвокат судорожно листал Уголовный кодекс. Эту закорючку в законе он как раз и пропустил.
— Но — тридцать шесть тысяч! — подняла палец Наташа. — Большие деньги. А по тем временам — просто огромные. И здесь я бы хотела высказать несколько соображений. Священник, берущий деньги, — что может быть кощунственнее? Впрочем, это дело совести таких служителей Церкви. К счастью, к Погостину это не относится. У меня на руках несколько почтовых переводов от гражданина Погостина на имя разных детских домов и школ-интернатов на общую сумму тридцать восемь тысяч четыреста пятьдесят рублей…
Зал всколыхнулся.
— Что же вы молчали?! — не выдержал адвокат. — Андрей Олегович, что же вы сразу не сказали?
— Странно, — тут же подхватила слова защитника Наташа, — что вы, берясь за дело священника, собираясь обличать гонителей веры, даже не удосужились заглянуть в Библию. Добро должно совершаться втайне, сказано там. Кто совершает добро явно, тот уже награжден, а кто тайно, тому воздается. Я не ручаюсь за точность цитаты, но ручаюсь за ее смысл. А после этого я хотела обратиться к иерархам церкви, которые сидят в этом зале.
Высокие клобуки встревоженно задвигались.
— Знают ли эти уважаемые люди, что Погостин с больной женой и четырьмя детьми живет в двух комнатах коммунальной квартиры? Что жене его необходимо лечение на юге, но у Погостина на это нет средств. Знают ли они, что те две тысячи с лишним, которые пошли в детские дома, Погостин оторвал от своей зарплаты?
Отхлынувшая было волна ненависти из зала теперь вернулась глухой неприязнью.
— Я думаю, на скамье подсудимых должны быть как раз те, кто давал деньги Погостину. Хотя и их по-человечески можно понять. Поэтому не прошу суд выносить в их адрес частного определения. Я думаю, что в зале собрались действительно верующие люди. К сожалению, я не принадлежу к их числу. И истиной в последней инстанции не обладаю. Я только прошу вас — будьте терпимее. Спасибо. Я закончила.
После Наташиной речи пришлось объявлять перерыв.
Судья что-то лепетал про свое сердце, которое чуть не разорвалось, адвокат подобострастно заглядывал Наташе в глаза, а Погостин снова сидел, опустив голову.
После перерыва в зале не осталось ни одного клобука.
Адвокат смял свою речь, как ненужную бумажку. Правда, делал много реверансов в адрес честного обвинения.
А потом слово получил подсудимый.
Погостин встал. Пальцами вцепился в перила барьера так, что костяшки побелели. Молчал долго, а потом дрожащими губами проговорил:
— Простите, люди добрые.
У Наташи к горлу подступили слезы. Но это было еще не все. Погостин посмотрел Наташе прямо в глаза и снова повторил:
— Простите. И я вас очень прошу, Наталья Михайловна, покрестите своего ребенка…
Москва слезам не верит
— «Сегодня еще одно заказное убийство потрясло нашу столицу, — монотонно читала по бумажке диктор. — Рано утром в подъезде своего дома был убит исполнительный директор акционерного общества «Московский биржевой фонд» Виктор Шувалов, а также его тринадцатилетний сын и один из охранников. Чудом осталась в живых супруга убитого, Шувалова Светлана. Трагедия разыгралась…»
Дальше Артем Тарасович смотреть не стал. Выключил телевизор и продолжил паковать чемоданы.
— Артемка, а зачем такая спешка? — Жена никак не могла засунуть в сумку норковую шубу. — Поехали бы завтра или, еще лучше, в воскресенье.
— Галя, я умоляю, только сегодня не спорь со мной. Хорошо? И зачем тебе эта шуба, мы же на море едем, в Грецию.
— А вдруг там холода?
Он уже открыл рот, чтобы разразиться ругательствами, но тут зазвонил телефон.
— Алло!
— Артем Тарасович? — это был голос того узкоглазого, он сразу узнал.
— Да, это я. Видел-видел вашу работу по телевизору, — ответил он, одновременно показывая жене, чтобы выматывалась из комнаты. Очень даже Профессионально сделано.
— Короче! — оборвал его тираду кореец.
— Да-да, конечно. Мелкими партиями, семь частей, в разных местах. В камерах хранения.
— Что?! Ты что, играть со мной решил? Да я тебя за такие дела…
— Нет, что вы, ни в коем случае. — Артем Тарасович посмотрел на часы. Три часа до регистрации. — Я просто не мог по-другому. В силу разных причин. Вы поймите, мне ведь себя обезопасить тоже нужно, я…
— Ну хорошо. Называй номера ячеек. — Юм сплюнул на пол телефонной будки и достал блокнот с ручкой. — Только медленно, а то я не успеваю.
Он долго строчил по бумажке, а потом сказал:
— Теперь так. Слушай меня внимательно, гнида, и запоминай. Если ты вздумаешь со мной играть, то я тебя живым в землю закопаю. И это не образное высказывание, это правда.
— Ну что вы, как вы могли такое подумать? Я ведь деловой человек, а не какой-то там…
Дальше Юм слушать не стал и повесил трубку.