Государство и право в Центральной Азии глазами российских и западных путешественников XVIII – начала XX в.
Шрифт:
Впрочем, недостатки политического устройства Бухары, приведшие к ослаблению власти ханов-Аштарханидов в XVIII в., сохранялись и в период эмирата, поэтому, несмотря на сильную и прочную власть, Мангыты не всегда могли контролировать влиятельных родоплеменных предводителей, занимавших высокие посты при дворе или являвшихся региональными наместниками. Кроме того, вызывали опасения эмиров даже ближайшие родственники, имевшие права на трон – братья, сыновья и племянники. Отсутствие четкого порядка престолонаследия, с древности характерное для тюрко-монгольских государств, давало право претендовать на верховную власть любому прямому потомку правящего рода, поэтому такие опасения становятся вполне понятными. Российские дипломаты П.И. Демезон и А. Леман сообщают о смуте, последовавшей за смертью эмира Хайдара, поскольку все его сыновья имели равные права на трон [Демезон, 1983, с. 64–68; Соловьев, 1936, с. 63–64]. Дипломат Н.П. Игнатьев отмечает, что Насрулла, наверное, самый могущественный из Мангытов, «чрезвычайно боится, близко к себе не допускает и держит большею частью в Кермине» своего единственного сына Музаффара [Игнатьев, 1897, с. 224]. А сам Музаффар опасался претензий на трон своего двоюродного брата Сейид-Абдаллаха и племянника Сейид-Ахада (причем оба являлись членами правящей династии лишь по женской линии!) [Стремоухов, 1875, с. 684–685] (см. также: [Россия, 2011, с. 308]) [21] . В свою очередь, каждый из семерых сыновей эмира Музаффара имел одинаковые права на занятие трона, не считая старшего, Катта-туры, поднявшего восстание против отца в 1868–1869 гг., в результате чего был изгнан из эмирата и лишен прав на трон. Поэтому попытки русских дипломатов встретиться с любым из них (что в глазах эмира выглядело признанием его со стороны российских властей в качестве вероятного наследника бухарского трона) всячески пресекались эмирскими властями, поскольку была опасность, что братья перессорятся и начнут смуту в эмирате [Костенко, 1871, с. 57; Носович, 1898, с. 274–275].
21
В Бухаре ходили слухи, что эмир Насрулла, отец Музаффара, очень не любивший своего единственного сына, хотел сделать своим наследником именно сына своей дочери Сейид-Ахад-хана, что, вероятно, и обусловило его преследование со стороны нового эмира и бегство в Россию [Стремоухов, 1875, с. 687]. Впоследствии российские власти рассматривали беглого царевича в качестве возможной кандидатуры на трон марионеточного Самаркандского ханства, планы по созданию которого имели место в конце 1860-х годов.
Как ни парадоксально, но именно установление российского протектората в 1868–1873 гг., в результате которого власть эмиров оказалась до некоторой степени ограниченной, упорядочило отношения бухарских монархов с регионами эмирата и систему престолонаследования в Бухаре.
§ 2. Центральный аппарат управления
Несмотря на то что некоторые путешественники имели возможность неоднократно встречаться с ханами среднеазиатских государств, гораздо чаще им приходилось иметь дело с ханскими приближенными. Одни из сановников непосредственно ведали внешнеполитическими делами соответствующего ханства, с другими же российским и западным дипломатам и путешественникам приходилось вступать в контакт как с наиболее влиятельными государственными деятелями. Записки путешественников содержат ценную информацию о системе центральных органов власти Бухары, а также выразительные характеристики отдельных представителей власти, их взаимоотношений между собой и проч.
Бухарское ханство (эмират) являлось наиболее развитым из среднеазиатских государств в политическом, правовом и экономическом отношении. Это проявилось и в наличии у него разветвленного, многоуровневого, но при этом достаточно централизованного аппарата. Все направления государственной деятельности контролировались столичными сановниками, составлявшими своеобразное правительство при хане (эмире) и нередко обладавшими влиянием, которое не уступало власти самого главы государства.
Высшим сановником в Бухаре при ханах-Аштарханидах в XVIII в. считался аталык, что в переводе с тюркского языка означает «заступающий место отца». Название отражает изначальное значение этой должности: в средневековых тюрко-монгольских государствах ее обладатель был своего рода наставником-«дядькой» при царевичах из рода Чингис-хана, который по мере возвышения своего подопечного также мог существенно повысить свой статус (см. подробнее: [Беляков, Виноградов, Моисеев, 2017]). Однако в Бухаре XVIII в. это звание приобрело совершенно иное значение: аталык фактически превратился в высшего сановника – главу ханского правительства и верховного военачальника. Как правило, аталыками становились предводители наиболее крупных и влиятельных родоплеменных объединений.
Согласно Мир Иззет-Улле, первым аталыком, фактически обладавшим статусом премьер-министра, стал Худояр-бий из племени мангыт, от которого власть унаследовал его сын Мухаммад-Хаким-бий, а затем и его собственный сын Мухаммад-Рахим. Влияние его было настолько велико, что он, свергнув и убив нескольких ханов-Чингизидов, в конце концов, на короткое время провозгласил ханом Бухары себя самого (1756–1758) [Mir Izzet Ullah, 1843, р. 340] (см. также: [Сами, 1962, с. 42–47]). И хотя родственники Мухаммад-Рахима, пришедшие к власти после его смерти, вновь стали возводить на престол ханов-Чингизидов, ни для кого, в том числе и для иностранных путешественников, не был секретом номинальный характер власти последних. Так, русский пленник Ф. Ефремов, пребывавший в Бухарском ханстве в 1770-е годы, сообщает, что хан «подвластен» аталыку [Ефремов, 1893, с. 130]. Дипломат М. Бекчурин, побывавший в Бухаре в 1781 г., передает слова бухарского сановника, который вел с ним переговоры, «что хан у них никакой власти не имеет, а правит всеми делами аталык Даниял-бий мангыт. Он властен хана пожаловать и разжаловать, а только де держут хана для одного виду» [Бекчурин, 1916, с. 301].
Влияние аталыка было настолько значительным, что, когда Мангыты все же решили официально занять трон (хотя и под титулом эмиров, а не ханов), эта должность была просто-напросто упразднена [22] и вместо нее появилось несколько других. Главной из них стала должность кушбеги [23] , который изначально являлся градоначальником столицы Бухарского эмирата, но позднее превратился в «премьер-министра» при эмире. Путешественники, знакомые с системой центральной власти в таких развитых в политическом отношении мусульманских государствах как Османская империя или Персия, проводят параллель между кушбеги и визирем, который, и в самом деле, был главой правительства в этих государствах [Бернс, 1848, с. 413; Будрин, 1871, с. 39; Ханыков, 1844, с. 5].
22
В записках путешественников и в XIX в. фигурируют аталыки, но это уже либо представители правящего рода, пребывающие при дворе без особых полномочий, либо наместники отдельных областей [Мейендорф, 1975, с. 134; Яворский, 1883, с. 334].
23
Согласно Д.Н. Логофету, «кушбеги» было не столько должностью, сколько чином или званием высшего ранга, соответствующим канцлеру российской «Табели о рангах» [Логофет, 1911а, с. 239].
Несомненно, роль кушбеги была в эмирате весьма значительной, однако, как представляется, путешественники все же могли несколько преувеличивать ее – по той причине, что именно с этим сановником им приходилось вступать в первичный контакт по прибытии в столицу, и от его воли зависело, когда именно они увидятся (и увидятся ли вообще) с монархом. Неудивительно, что в процессе общения с путешественниками многие кушбеги всячески старались подчеркнуть свое значение и влияние при дворе эмира, чтобы получить больше даров от иностранцев [Бернс, 1848, с. 382–388; Демезон, 1983, с. 18; Мейендорф, 1975, с. 54–55, 134; Носович, 1898, с. 283, 285]. Некоторые путешественники в своих записках упоминают даже, что в разговорах с ними кушбеги приравнивал себя к эмиру или же старался преуменьшить в их глазах власть монарха, соответственно, повышая собственную роль в государстве [Бернс, 1848, с. 415; Носович, 1898, с. 632]. Впрочем, другие «премьер-министры», напротив, старались не проявлять свое влияние слишком явно, да еще и в присутствии иностранцев. Например, Н.Ф. Петровский, посетивший эмират в 1873 г. в качестве «туриста», вспоминал, что весьма влиятельный куш-беги Мулла-Мехмеди-бий отказывался без одобрения эмира (объезжавшего в это время свои владения) давать ему разрешение на поездку в г. Чарджуй [Петровский, 1873, с. 242].
Как бы то ни было, но значение кушбеги, и в самом деле, было весьма велико. Не ограничиваясь функциями «мэра» столицы эмирата [24] , он также отвечал за сбор налогов в эмирскую казну, контролировал торговлю в эмирате, в том числе и с иностранцами [Крестовский, 1887, с. 286; Маев, 1879а, с. 118; Мазов, 1883, с. 44]. Со временем его административные и хозяйственные обязанности оказались настолько велики, что во второй половине XIX в. функция по приему иностранных послов в эмирате фактически перешла к другому сановнику – мирахуру («конюшему») [Арендаренко, 1974, с. 44–45; Костенко, 1871; Крестовский, 1887, с. 43, 50, 100; Носович, 1898, с. 632; Петровский, 1873, с. 217; Яворский, 1883, с. 321]. Более того, когда эмир покидал город, отправляясь в поход или же в поездку по собственным владениям, его замещал именно кушбеги [Мазов, 1883, с. 43; Mir Izzet Ullah, 1843, р. 331].
24
В.В. Крестовский упоминает, что ему на ночь сдавались ключи от всех ворот Бухары [Крестовский, 1887, с. 287].
Обладая столь высоким статусом, некоторые кушбеги приобретали определенный «иммунитет», так что, даже последствия отставки для них оказывались не столь тяжелыми, как для других сановников эмира. Так, когда Насрулла решил избавиться от слишком влиятельного кушбеги Хаким-бия (который в свое время сыграл решающую роль в его вступлении на трон [Виткевич, 1983, с. 106]), мать эмира убедила его сохранить опальному сановнику не только жизнь, но и имущество, и тот остаток жизни провел в своем имении [Ковалевский, 1871а, с. 45]. А отправленный эмиром Абдул-Ахадом в отставку после суннитско-шиитских столкновений в январе 1910 г. вышеупомянутый кушбеги Астанакул не только сохранил имущество, но и продолжал пользоваться милостью монарха [Диноэль, 1910, с. 190]. Тем не менее в некоторых случаях смещение кушбеги, как отмечает П.И. Демезон, могло стать для эмира средством быстрого и существенного пополнения казны: будучи ответственными за сбор налогов, нередко накапливали огромные богатства, которые в случае признания смещенного сановника изменником переходили в собственность монарха [Демезон, 1983, с. 19] [25] .
25
Когда вышеупомянутый Астанакул-кушбеги был отправлен в отставку, в его подвалах нашли 300 мер золота [Диноэль, 1910, с. 189].
Впрочем, в некоторых случаях в силу личного влияния на хана фактически кушбеги лишь номинально являлся главой бухарского правительства, тогда как важные решения принимали другие сановники. Например, Н.П. Игнатьев отмечает, что фактическим главой правительства был Мирза-Азиз, который официально занимал лишь должность главного зякетчи, т. е. главы сборщиков налогов (сам дипломат именно его соотнес с визирем) [Игнатьев, 1897, с. 189, 210] (см. также: [Татаринов, 1867, с. 31; Яворский, 1883, с. 334]). Значительным влиянием обладал также диван-беги – глава эмирской канцелярии, которого некоторые путешественники даже считали вторым по значению сановником после кушбеги [Будрин, 1871, с. 39; Виткевич, 1983, с. 106; Лессар, 2002, с. 102].
Неудивительно, что, заняв высший пост в государстве, высшие сановники старались «пристроить» при дворе и своих родственников, фактически создавая целые сановные династии [Мейендорф, 1975, с. 132]. Н.П. Игнатьев вспоминал, что при въезде в Бухару его встречали семь придворных сановников, включая «директора монетного двора» – все они оказались родственниками вышеупомянутого главного зякетчи Азиза [Игнатьев, 1897, с. 210]. Еще более яркий пример – кушбеги Мулла-Мехмеди-бий, который в 1880-е годы сделал своего сына Мухаммад-Шарифа диван-беги и главным зякетчи (казначеем), а внука Астанакула, которому было немногим больше 20 лет – беком Чарджуя. Поскольку сын кушбеги умер раньше отца, все полагали, что после его смерти в 1889 г. должность получит его внук, но эмир счел Астанакула слишком молодым и передал должность другому лицу, причем Астанакул на это очень обиделся, и монарху приходилось постоянно «задабривать» его новыми титулами, почетными поручениями, наградами и проч. [Лессар, 2002, с. 101–102] [26] . Излишне говорить, что в подчинении каждого из упомянутых сановников находился собственный штат чиновников, исполнявших их поручения.
26
Позднее Астанакул все же был назначен кушбеги.