Готический ангел
Шрифт:
Как эта безделушка, с которой Наталья не расставалась, чужой подарок, точно веревкою привязавший ее к Ижицыну, украденный от обиды и злости, но он вернет. В Петербурге, или в Бристоле, или в Америке… но это будет уже его, Сергея Ольховского, дар, который она примет с радостью и благодарностью. Как прежде.
Ее дверь приоткрыта, и в этом почудилось приглашение. Толкнуть, шагнуть, сморщившись от скрипа половиц, замереть.
В комнате пахло кровью. И смертью. И еще немного обидой, кислой
– Наташа? – Слова всколыхнули холодный воздух, и зачем звать, если все ясно, если все видно. Черное на белой простыне, черное на белой коже, черное на почти белых в зыбкой предрассветной яви волосах. Касаться черного было противно, но пришлось, нехорошо, когда она так лежит, некрасиво. Вынуть из ледяной руки нож – глупая пугливая девочка, – закрыть глаза, прикрыть одеялом. Так лучше, теперь может показаться, что она спит.
– Доброе утро. – Тень собственного отражения мелькнула в оконном стекле, испугав и смутив. Доброе… разве доброе? Теперь, наверное, он свободен.
Мысль принесла несказанное облегчение. Да, именно, он, Сергей Ольховский, свободен.
– Прощай. – Последний поцелуй – неприятно холодная и отчего-то скользкая щека. Выйти отсюда. Дверь прикрыть. Отступить.
Ижицын сидел перед зеркалом, сумрачный, сгорбленный – неужели видел? Знает? Страх скользнул по хребту каплей ледяной воды.
– Сударь, – голос Савелия Дмитриевича сух и невыразителен. – Не далее как вчера я стал свидетелем некой сцены, которая… которая… бросает тень на мое имя.
Зеркало темное, отражения нет, или есть, но теряется, тонет в черной глубине стекла. Но уж лучше туда глядеть, чем в бесцветные глаза Ижицына.
– Наталья Григорьевна вас не любит и никогда не любила. – Откуда это вырвалось? И зачем? Проще было бы уйти тихо и без скандала.
– Не вам судить об этом, – тихо ответил Ижицын.
– А кому? Вам? Вот, узнаете? – Ненужный теперь ангел стал аккурат перед зеркалом, где отразился мутно-розовым, расплывчатым пятном.
– Вы еще и вор. – Ижицын нежно коснулся фигурки.
– А вы клятвопреступник, двоеженец. Она знает, не сомневайтесь, она сделала свой выбор. – И ни слова лжи. Знает. И выбор сделала. Мир праху ее. – Что бы вы теперь ни говорили, с вами она не останется.
Снова правда. Уже не осталась, ни с ним, ни с Ольховским.
– Что ж, Сергей Владимирович, тогда мне остается лишь одно. – На стол легли два револьвера, до того одинаковые, что вдруг подумалось – невозможно подобное сходство, один из них – отражение другого, то самое, украденное из зеркала. Поэтому в нем больше ничего и не отражается. Даже ангел. – Стреляемся. С двадцати шагов. Сейчас.
Матвей
Снег
Пушистые мягкие хлопья липли к коже, таяли на губах, оседали на воротнике пальто, и приходилось вытирать, отплевываться, отряхиваться, а снег все не прекращался.
Зато особняк похорошел в белой круговерти, вытянулся, выделился четкими черными линиями, точно ждал снегопада, чтоб порадовать нежданного визитера своею статью.
Любопытно было бы узнать, во что станет протопить этот дом.
– Вам Евгения Савельича? – давешняя, уже знакомая по прошлому разу горничная глядела не в пример дружелюбнее. – Они велели, чтоб вы в зале обождали.
– Велели? – Матвей от удивления запутался в рукавах пальто. На пол плюхнулся влажный ошметок принесенного извне снега.
– Велели, – подтвердила горничная, хмурясь. – Вот прям поутру велели детектива, вас значится, ждать. А как придет, то в залу малую отвесть, в два все соберутся, а до того, значит, надобно ждать. Вы пальто-то давайте, и шапку тоже… не замерзли? А то я чаю могу. Или кофе. Тока ноги вытрите, сделайте милость.
Матвей вытер. В малой зале – вытянутое помещение в серебристо-зеленых холодных тонах – его ждал сюрприз.
– Привет! – На диванчике, закинув ногу за ногу, сидела Дина и листала журнал. Ноги были красивые, а журнал яркий, отливающий глянцем. – Снова к нам?
– Снова к вам. – Матвей поклонился, все ж таки обстановка настраивала на некоторую церемонность, да и разговор, судя по всему, ожидался весьма непростой. – А вы скучаете?
– Скучаю. Представьте себе, что именно скучаю. Здесь вообще сказочная тоска. Просто еще чуть-чуть – и подохнуть… Да не смотри ты так, – она легко и непринужденно перешла на «ты» и так же легко и непринужденно бросила журнал на столик. – Я б в первый же день свалила, если бы…
– Заплатили хорошо?
– Кому? Мне? – Она вспыхнула румянцем. – Ну да, предложили за работу, конечно, неплохо, ну да я ж не из-за денег, мне на деньги глубоко по барабану, у меня они в отличие от некоторых имеются… и вообще, если хочешь знать, сегодня же сваливаю. Надоело. Еще и командует.
– Кто?
– Ижицын. – Дина, тряхнув рукою – изящные часики скользнули вниз, к запястью, – мельком глянула на циферблат. – Я полчаса тут, как дура, маринуюсь… и зачем, спрашивается?
– Дина, – Матвей присел в кресло, – скажи, если тебе деньги не нужны, то зачем ты подругу в эту историю втянула?
– В какую историю? Не понимаю… – Багровый румянец щек пополз к вискам, а голубые глаза в мгновенье заледенели. Дина поднялась. – И вообще я не обязана…
– Не обязана. Но ты же не хочешь, чтобы Василиса узнала о моих предположениях? Не поверит… наверное. А может, и поверит. Зачем рисковать старой дружбой? Мне всего-то надо, что несколько моментов прояснить.
– Каких моментов?
– Незначительных. Основное я знаю. К примеру, я допускаю, что знакомство с Иваном и вправду было случайным… с твоей стороны. Да ты сядь, удобнее же.