Готы
Шрифт:
— Молодец… — хвалила: вспоминал тогда — её сына, учившегося классом младше: большой, круглолицый, не отличался он остротою ума: с трудом даже поступал в плохенький институт и то — пришлось заплатить.
Чуть молчали, и уже собирался уходить — когда спрашивала:
— А ты откуда это — с ведром и лопатой?
— Ходил помогать там — одной… — врал Благодатский, не ожидавший вопроса, и, чтобы скрыть смущение — прибавлял: — А я вчера неподалеку от вашего дома — дерево посадил!
Прощалась с улыбкой, прежде чем уйти — снова хвалила и желала всего наилучшего.
Дома, ночью и тихо — вымывал череп, протирал его тряпкой. Относил в комнату и ставил на стол: рядом с лампой и книгами. Что-то хитрое и одновременно серьезное виделось ему в пустых глазах черепа, странное и интересное: мелькала даже на секунду мысль о том, что — жалко будет с таким расстаться. Сразу осекался: старался представлять себе то, для чего совершал поступки последних дней. Обещал себе — непременно довести до конца и сделать: как задумано. Убирал со стола — в рюкзак: чтобы не смотреть. Читал и ложился спать.
Следующим днем — возвращался в Москву, решал заехать в институт. Заезжал, удивлялся — встретив там Неумержицкого и Леопардова: оба одновременно с ним прибывали на занятия. Отводил их в угол институтского двора, доставал и демонстрировал.
— Ни хуя себе… — качали головами пацаны: разглядывали, пытались глумиться, но не выходило: чувствовалось уважение, оказываемое Благодатскому за его лихость и верность слову.
— А, бля! Сомневался… — довольный, толкал в плечо — Неумержицкого. — Другим — слабо, а мне нет, мне по хую!
— Страшно-то было? — интересовался Леопардов. — Ночью ведь рыл небось?
— Ночь и два дня, — отвечал и честно признавался: — Ночью — страшно, каждого шума шугаешься, коленки трясутся: чем глубже закапываешься, тем сильнее. Да еще — света почти нет и не видно ни хуя. Поначалу думал — не выдержу, брошу лопату и убегу. Только — через полчаса втянулся и не мог уже: жалко было сделанного, да и вообще — хули я, лох, что ли? Сказал — вырою, так надо рыть. Ну и вырыл…
— А повторить — сможешь? — интересовались.
Задумывался и решал:
— Навряд ли… Если только — не скоро, совсем не скоро: через год, скажем. Это, пацаны, действительно страшно. Бля буду…
На этом расходились: Благодатский решал не откладывать и — сразу звонил состоятельному готу. Предполагал, что тот — станет затягивать процесс, сначала разглядывать товар и искать деньги. К удивлению — оказывалось не так: на вопрос:
— Берешь за две сотни? — получал моментальный ответ:
— Беру, куда подъехать…
Договаривались встретиться через полчаса возле памятника Пушкину.
Встречались.
— Показывай, — говорил.
— Вот, — Благодатский растягивал завязки рюкзака, демонстрировал.
— Настоящий? — спрашивал глупость гот.
— Нет, блядь, из папье-маше! Всю ночь клеил! — возмущался. — Ты лучше сам-то — деньги покажи…
Показывал. Спрашивал:
— Слушай, нельзя же ведь — тут? У меня и пакета нету никакого, да и — ваще…
— Ну хули, давай — забуримся куда-нибудь… — предлагал и отмечал про себя: — «Ого, да гот-то — крутой и здоровый, а — ссыт! Я вот средненький, скромненький, однако же — спокойный, как танк, а он — ссыт!»
— В Макдоналдс? — спрашивал гот.
— Ага, в Макдоналдс, заебись! — ржал Благодатский. — Самое место — для такого… Пацан, мы с тобой — на продавца и покупателя наркотиков похожи, тебе не кажется?
— Че, бля? — не понимал: дорогой к Макдоналдсу — искал взглядом по сторонам место, чтобы купить пакет. Находил и покупал: розовый и с фотографией девки, из-под коротких шорт которой смешно выглядывали округлости ягодиц.
«Бред», — комментировал про себя Благодатский: при входе — сразу находил место в дальнем углу, направлялся туда и вел за собой гота. Усаживались за столик.
— Может, сожрем чего — для приличия? — спрашивал Благодатский, замечая любопытно разглядывавших их, волосатых, небритых и ругавшихся матом — двух девочек в светлом. — На нас вон таращатся какие-то, типа мы выглядим странно…
— Пива бы, бля… — говорил металлист и провожал взглядом проходившего мимо — охранника в синей форме. — Я тутошней жрачки не люблю, меня пучит с нее.
— Ну хуй с ней, со жрачкой: давай хоть — колы выпьем: типа, отметим сделку. Чтобы уж совсем как в фильме…
Металлист не понимал, но соглашался. Заметно нервничал. Благодатский отходил к кассам, приобретал два стакана кока-колы со льдом — средних размеров: с неудовольствием смотрел на покрытые красной сыпью руки подававшей ему — девушки кассирши и на её же нехорошее лицо, наглое и глупое. Прочитывал на приколотой к форменной рубашке табличке имя: «Оля» и думал про себя: «А и мерзкая же ты, Оля!» Возвращался к металлисту.
Стягивали с верхов стаканов — пластиковые крышки с дырочками, чокались. Благодатский — поздравлял с удачной покупкой, металлист говорил, что — бля ваще и реально. Находили таким образом общий язык, выпивали коричневатые гремящие кусками льда напитки, чувствовали — запах хлора.
— Это они воду из-под крана замораживают, очистить не могут даже! — возмущались. — Лед у них потом — хлоркой воняет, блядь!
И удивленно смотрели на них сидевшие рядом девочки.
Наконец решали, что — пора. Благодатский брал у металлиста пакет, раскрывал свой рюкзак. Совал пакет туда, осторожно укладывал в него череп. Заматывал пакет поверху и передавал под столом — металлисту. Тот принимал, укладывал на колени. Разворачивал и смотрел, трогал пальцем. Говорил:
— Во бля ваще, пиздец на хуй…
Казалось: не верил в то, что делалось, но — доставал уже демонстрированные деньги, отсчитывал сумму и, также под столом, — совал в руку Благодатскому. Рекомендовал — пересчитать. Пересчитывал и оставался доволен. Металлист же — вдруг интересовался:
— Бля, а если менты с этой хуйней заметут? Это же — бля ваще?
— Ничего не бля ваще, — успокаивал. — Скажешь, что это — твоей бабушки, которая завещала ее черепушку сохранить и поставить в сервант. Хули думаешь, эти мудаки проверять станут? Поведутся…