Говорили они. Неотправленные комментарии к постам о ГВ, ЕР, СС и т.п
Шрифт:
Огромный анестезиолог Игорь, пока вводил мне в спину иглу, успел обсудить с моим мужем историю КПСС, и они даже весело над чем-то посмеялись (идиоты). А мое смирение, видимо, в этот момент достигло апогея – я смирилась на всякий случай даже с тем, что для полноты несовершенства процесса мне сделают и эпизиотомию. И было мне на это уже глубоко и искренне плевать. Тут дело волшебным образом пошло как-то веселее. Пока все в нетерпении ждали, как подействует эпидуралка, меня начало подтуживать и уже через полчаса мы с Лигой бодро спускали дочь по родовому каналу. На кресле в потугах я провела около часа (кто там рожает за три потуги, а?), но, видимо, была так настроена на бесконечность процесса, что когда дочь
«Интересная она у вас», – сказала Лига вежливо, оставляя нас в родовой втроем. До сих пор гадаю, что она имела в виду.
Ну вот и как оценить мои роды? Как хорошие, учитывая, что при таком количестве вмешательств дочь родилась здоровой и никаких страшных последствий стимуляции, которыми так любят пугаать пропагандисты естествености, я в ней, сколько ни искала, не обнаружила? Или как насильственные, учитывая, что я собрала полный букет стимуляций и разве что обошлась без эпизиотомии, отделавшись двумя крошечными швами, о которых через три дня забыла? Спасали ли меня и моего ребенка или сначала гробили, не давая процессам происходить в своем индивидуальном ритме, чтобы потом спасти? Я, честно говоря, не знаю и знать не стремлюсь, единственное, что я знаю, что никто из тех, кто профессионально и не очень готовит к родам и ведет речь о голове, понятия не имеет, что происходит в каждой отдельно взятой голове и как из нее это что-то извлечь и выбросить, поэтому готовить действительно надо в первую очередь голову – но свою, а не абстрактную голову беременной женщины. А еще знаю, что в следующий раз я точно разведу родовой, производственный и тревел планы по разные стороны баррикад. Конечно, гарантий, что это обеспечит мне роды мечты, нет, но я люблю экспериментировать. Особенно с головой.
«Когда тебе на грудь положат ребенка, ты испытаешь ни с чем не сравнимые эмоции и мир разделится на до и после»
– Она сразу закричала?
– Я не помню.
Многие мамочки любят рассказывать о космической любви, которая накрывает, когда на грудь кладут мокрого младенца, порядком охреневшего от бодрящей (длиной часов этак в 10) попытки матери исторгнуть его из нирваны. И о космической связи, которая образуется то ли в этот момент, то ли во время первого прикладывания к груди, то ли просто сама по себе. И завершать эти рассказы принято рефреном, что после рождения ребенка мир разделился на «до» и «после» и «чтобы это почувствовать, нужно стать мамой», и призывом скорее кого-нибудь родить, чтобы наконец узнать, каково это. Зачастую эти же мамочки потом жалуются на эмоциональное выгорание, вечное беспокойство, усталость и еще десяток всяких разных сопутствующих бурному экстазу недугов, которые, конечно же, как рукой снимает от одной улыбки младенца, его первого «агу» и чего-то еще столь же восхитительного, что пачками умеют выдавать дети слабой степени подрощенности.
Рожать детей ради знакомства с этой уникальной космической любовью, смывающей все и вся, вообще-то достаточно небезопасно. Во-первых, потому что рожать детей зачем-то в принципе довольно небезопасно. Во-вторых, потому что купать их в этом римском фонтане материнских страстей, все туже и туже затягивая пуповину сначала на его шее, а затем и на своей, – аттракцион, конечно, увлекательный и наверняка наполняющий жизнь тем самым смыслом, который многие так отчаянно ищут, а затем бац и обретают в несчастных детях, но, как модно нынче говорить, неэкологичный, с большим количеством побочных выхлопов. В-третьих, потому что весь этот букет Молдавии вполне можно получить другими способами: 9 месяцев вынашивать кого-то, потом 9 часов рожать, а потом всю жизнь растить и оберегать для вот этого вовсе не обязательно. Для переживания этой космической любви вполне подойдет любое живое существо, которое уже кто-то родил и желательно даже вырастил до возраста согласия.
Эта нечеловеческая любовь, которую принято именовать материнской, больше похожа на забористый коктейль всех не пристроенных за предыдущую жизнь (ну ту, что была «до») чувств и неиспытанных эмоций и как-то совсем не похожа на то, что может принести нормальное человеческое счастье без обострений, зато она запросто способна вдарить по мозгам, сердцу и селезенке. Если уж есть необходимость в подобной силе чувств, этот коктейль лучше пить не с ребенком, с которым как ни крути безвыборно предстоит прожить всю жизнь, а с тем, кого можно выгнать с вечеринки, как только начнет кружиться голова. Кроме того, это эмоциональное опьянение довольно мучительно как для непосредственных участников вечеринки в виде мамочки и ребенка, так и для папочки, которого с его чаяниями вообще принято немножко презирать и считать недоразвитым пубертатником (порой вполне заслуженно, конечно, но сейчас речь не об этом).
Когда мне на грудь хлопнули ту самую мокрую, охреневшую и очень волосатую девочку, я испытала что-то вроде экстаза пилота, катапультировавшегося без парашюта и сломавшего при падении всего две ноги, а вовсе не шею. Господи, что, правда, что ли, все закончилось?! Еще же минуту назад казалось, что это не закончится никогда, а предложения потрогать торчащую из моей вагины волосатую (очень) головку вызывали только недоумение. Говорят, многие плачут в этот невероятный момент. Я испытала окрыляющее чувство облегчения и, конечно, сразу начала шутить дурацкие шутки, как это в нашей семье принято (но это все от страха, конечно) – что-то про то, что «знакомься, это наш папа, он вроде как ничего так у нас с тобой получился».
Мир не треснул пополам ни в момент появления моего ребенка на свет, ни за два дня в роддоме, ни после. Первые полгода я честно ждала – ну вдруг хоть надломится, не сегодня, так завтра? Потом ждать перестала и смирилась – ничего сверхъестественного не произошло, мир мой цел и невредим, просто в нем поселился новый человек. Все, что будет сломано после освоения навыка ползания и пробуждения интереса к окружающему, не в счет.
Я по-прежнему верю, что когда роды проходят с соблюдением правил трех Т, в своем естественном ритме и, прости господи, в ванной, тот самый момент, когда ребенка кладут тебе на грудь, наполнен нежностью и чем-то ванильно-апельсиновым с легким ароматом шардоне. И ты действительно радуешься встрече с ребенком, а не окончанию испытания на выносливость. Верю, потому что планирую все же эксперимент повторить, а сырники у меня тоже не с первого раза получились. Впрочем, они у меня и с десятого так себе получаются, так что, верю я в это скорее для бодрости духа, нежели от души. Я вообще мало верю в то, что один единственный момент может наполниться все тем содержанием, которое ему предписывают иметь. Даже если роды были легкие и прекрасные, это все равно адский физический труд в нашем хоть и пост, но все же интеллектуальном мире, а эмоция облегчения в «тот самый момент» – в общем-то тоже мало с чем сравнима. Но мне нравится, что двумя трещинами на промежности список того, что треуснло с приходом в мой мир моей дочери, ограничился. Я, в конце концов, свой мир долго строила и не для того ее родила, чтобы все это разрушить и собирать по кусочкам заново. Я ее вообще родила не для чего-то родила, а потому что – потому что в моем мире было классно и было много свободного места. Для нее и тех, кто еще, возможно, захочет однажды присоединиться к нашей семье.
Конец ознакомительного фрагмента.