Говорящая машина
Шрифт:
Машина оглушительно защебетала:
— Ви ди фи би ги ри фи ри ци!..
Канарейка сейчас же замолчала, внимательно выслушала перевод и кивнула головой.
Мартин переключил рычаги, и машина перевела всё, что канарейка нащебетала в правый микрофон. Означало это следующее:
— Уважаемая фрейлейн Мельштойбль! Вы пригласили меня на роль певицы, не так ли?
— Да-а, — прошептала Амалия Мельштойбль.
— За это я получаю два раза в день птичий корм и два раза воду; кроме этого, вы раз в неделю чистите мою клетку. Это верно?
Фрейлейн смущённо кивнула головой.
— Вы дали мне имя Марио Ланца, — продолжала канарейка. — Это имя обязывает. Следовательно, я стараюсь и вытаскиваю из своего горла наипрелестнейшие звуки. Это так?
Фрейлейн Мельштойбль молча кивнула.
— Теперь слушайте меня, моя дорогая, — продолжала канарейка. — Если верно всё, что я тут говорила, то справедливо ли обращаться со мной, как с грудным ребёнком? Считаете ли вы, что это правильно: обращаться ко мне — прек-рас-ней-шей певице! — на «ты» и без конца говорить мне «тю-тю-тю»?
Бледная фрейлейн затрясла головой. Она лишилась дара речи. Это канарейке понравилось. Она удовлетворённо кивнула головой и продолжала:
— Так как мы достигли полного согласия — в отношении обращения со мной, — я хочу в благодарность вам спеть одну песню, которую я как-то сочинила и положила на музыку специально для вас!
И канарейка Марио Ланца запела без дальних слов:
Храню я в горле нежный звук! Возьму любую ноту! Должны за это все вокруг Ценить мою работу! А иначе едва ли я Открою клюв, Амалия! Кормёжки стоит голос мой, А имя стоит пенья! За что я летом и зимой Достойна уваженья! А иначе едва ли я Открою клюв, Амалия!Профессор Розкам кашлянул и выключил машину. Птица замолчала; фрейлейн Мельштойбль тоже молчала; Мартин смущённо переступал с ноги на ногу.
К счастью, в этот щекотливый момент в дверь постучали, и в комнату вошёл художник Берингер. На руках он держал кошку Аглаю.
Художник сейчас же обратился к фрейлейн Мельштойбль:
— Ну, как машина — не опасна?
Вопрос привёл старушку в чувство, и она защебетала сладким голоском:
— Совершенно прелестная машина, господин Берингер! Безобидная, совершенно безобидная!
После этого она схватила клетку с канарейкой и выскользнула в коридор.
Можно было слышать, как она сказала, затворяя за собой дверь:
— Вы были крайне бестактны, Марио Ланца! Радуйтесь, что я не ябеда!
— С кем она там разговаривает? — спросил художник.
— С канарейкой, — ответил Мартин.
Молча взял он из рук художника кошку Аглаю и бережно положил её на столик перед Говорящей машиной. Кошка что-то мурлыкала себе под нос.
Так же молча включил профессор Розкам машину, и та стала тихо переводить кошкино мурлыканье:
— Хотела бы я знать, ради чего таскают меня по диким чужим комнатам и кладут на столы, пахнущие канарейками. Я не привыкла к таким грубостям. Обычно художник был очень воспитан. Я разрешаю ему обеспечивать меня едой и теплом, но большего я ему никогда не разрешала. Сейчас он зашёл слишком далеко.
Вдруг она замолчала, и её мерцающие глаза заскользили по лицам присутствующих: очевидно, она заметила, что её поняли.
Господин Берингер, художник, рассмеялся и крикнул:
— Разве это не божественная кошка? Она разрешает мне обеспечивать её едой и теплом! Как это великодушно с её стороны! Ха, ха, ха!
После этого восклицания кошка опять замурлыкала, и машина тотчас стала переводить.
Аглая сказала:
— Что я великодушна, господин Берингер, мне известно самой! При таком беспорядке, как у вас, любая собака давно подала бы в отставку! Но мне это не мешает. Меню ваших обедов меня тоже мало смущает. Обеды, конечно, не блестящи, но терпеть можно. Хотелось бы побольше печёнки. Телячьей печёнки. Но это между прочим. Гораздо важнее то, что я теперь могу сообщить вам с помощью этой машины, а именно: в ваших картинах вы употребляете слишком много красной краски! Вы накладываете её на холст слишком толстыми мазками! С красной краской надо обходиться осторожнее и бережливее, мой дорогой господин, намного бережливее!
Художник наморщил нос и задрал кверху брови. Мартин хотел было переключить машину на перевод человеческой речи, чтобы художник обратился к кошке, но Аглая предупредила Мартина. Она сказала:
— Я понимаю человеческую речь. Можете отвечать просто так, без помощи машины.
— Хорошо, — сказал художник. — Тогда я вам отвечу! Почему я так часто употребляю красную краску? Красная краска, как вам известно, — это цвет жизни…
Но его доклад был прерван грохочущими шагами. Кто-то спускался за дверью по лестнице.
— Это мясник Румкопп со своей овчаркой, — сказал профессор Розкам.
После этого он обратился к кошке Аглае и художнику Берингеру и предложил им обоим отложить на время спор о красной краске. Ибо сейчас назначен визит господина Румкоппа с собакой, а во всём необходимо, в конце концов, соблюдать метод.
— Хорошо, — сказал художник. — Тогда мы придём завтра в это же время.
Кошка тотчас принялась мяукать, и машина перевела:
— Завтра в это время у меня назначена встреча на соседней крыше. Может быть, нам удастся собраться здесь послезавтра? Примерно около трёх часов ночи.
— Меня устраивает, — сказал художник.
— Тогда возьмите себе ключи от моей квартиры, — сказал профессор Розкам, — потому что мы в это время спим.
— Как обращаться с машиной, я вам объясню завтра, — добавил Мартин.
В это время открылась дверь, и в комнату вступил Аякс — немецкая овчарка — со своим господином на поводке.
Аглая равнодушно скользнула мимо собаки к выходу. Оба прекрасно знали друг друга и считали смехотворным ссориться на удовольствие людям.
— Ну, маэстро Берингер, — громко крикнул мясник, — что вам рассказала эта чудо-машина?