Град обречённый
Шрифт:
– Счастливый вы человек, - сказал вдруг Дональд, поднялся и пошел к бакам у кабины.
Андрей пожал плечами и, стараясь избавиться от неприятного осадка, вызванного этим разговором, надел рукавицы и принялся сгребать вонючий мусор, помогая Вану. Ну, и не знаю, думал он. Подумаешь, дерьма-то. А что ты знаешь об интегралах? Или, скажем, о постоянной Хаббла? Мало ли кто чего не знает...
Ван запихивал в бак последние остатки мусора, когда в воротах с улицы появилась ладная фигура полицейского Кэнси Убукаты.
– Сюда, пожалуйста, - сказал он кому-то через плечо и двумя пальцами откозырял
Из уличной тьмы в круг желтоватого света вступила девушка и остановилась рядом с Кэнси. Была она совсем молоденькая, лет двадцати, не больше, и совсем маленькая, едва по плечо маленькому полицейскому. На ней был грубый свитер с широченным воротом и узкая короткая юбка, на бледном мальчишеском личике ярко выделялись густо намазанные губы, длинные светлые волосы падали на плечи.
– Не пугайтесь, - вежливо улыбаясь, сказал ей Кэнси.– Это всего лишь наши мусорщики. В трезвом состоянии совершенно безопасны... Ван, - позвал он.– Это Сельма Нагель, новенькая. Приказано поселить у тебя в восемнадцатом номере. Восемнадцатый свободен?
Ван, снимая на ходу рукавицы, подошел к ним.
– Свободен, - сказал он.– Давно уже свободен. Здравствуйте, Сельма Нагель. Я - дворник, меня зовут Ван. Если что-нибудь понадобится, вот дверь в дворницкую, приходите сюда.
– Давай ключ, - сказал Кэнси.– Пойдемте, я вас провожу, - сказал он девушке.
– Не надо, - проговорила она устало.– Сама найду.
– Как угодно, - сказал Кэнси и снова откозырял.– Вот ваш чемодан.
Девушка взяла у Кэнси чемодан, а у Вана - ключ, мотнула головой, отбрасывая упавшие на глаза волосы, и спросила:
– Который подъезд?
– Прямо, - сказал Ван.– Вон тот, под освещенным окном. Пятый этаж. Может быть, вы хотите есть? Чаю?
– Нет, не хочу, - сказала девушка, снова тряхнула головой и, цокая каблуками по асфальту, пошла прямо на Андрея.
Он отступил, пропуская ее. Когда она проходила, он ощутил крепкий запах духов и еще какой-то парфюмерии. И он все смотрел ей вслед, пока она шла по желтому освещенному кругу, юбка у нее была совсем короткая, чуть длиннее свитера, а ноги были голые, белые, и Андрею показалось, что они светятся, когда она вышла из-под арки в темноту двора, и в этой темноте был виден только ее белый свитер и белые мелькающие ноги.
Потом заныла, завизжала и грохнула дверь, и тогда Андрей снова машинально достал сигареты и закурил, представляя, как эти нежные белые ноги ступают по лестнице, ступенька за ступенькой... гладкие икры, ямочки под коленями, обалдеть можно... Как она поднимается выше и выше, этаж за этажом, и останавливается перед дверью восемнадцатой квартиры - как раз напротив шестнадцатой квартиры... ч-черт, надо хоть белье постельное переменить, три недели уже не менял, наволочка серая сделалась, как портянка... А какое у нее лицо? Надо же - совсем не помню, какое у нее лицо. Только ноги и запомнил.
Он вдруг осознал, что молчат все, даже женатый Ван, и в ту же секунду заговорил Кэнси:
– У меня есть двоюродный дядя, полковник Маки. Он был адъютантом господина Осимы и два года просидел в Берлине. Потом его назначили исполняющим обязанности нашего военного атташе в Чехословакии, и он присутствовал при
Ван кивнул Андрею, они рывком подняли бак и благополучно переправили его в кузов.
– ...Потом, - продолжал Кэнси неторопливо, закуривая сигаретку, - он немного повоевал в Китае, по-моему, где-то на юге, на Кантонском направлении. Потом он командовал дивизией, высадившейся на Филиппинах, и организовал этот знаменитый "марш смерти" пяти тысяч американских военнопленных - извините меня, Дональд... Потом его направили в Маньчжурию и назначили начальником Сахалинского укрепрайона, где он, между прочим, в целях сохранения секретности загнал в шахту и взорвал восемь тысяч китайских рабочих... извини меня, Ван... Потом он попал к русским в плен, и они, вместо того чтобы повесить его или, что тоже самое, передать его Китаю, всего-навсего упрятали его на десяток лет в концлагерь...
Пока Кэнси все это рассказывал, Андрей успел слазить в кузов, помог там Дональду расставить баки, поднял и закрепил борт грузовика, снова спрыгнул на землю, угостил Дональда сигаретой, и теперь они втроем стояли перед Кэнси и слушали его. Дональд Купер, длинный, сутулый, в выцветшем комбинезоне, длинное лицо со складками возле рта, острый подбородок, поросший редкой седой щетиной; и Ван, широкий, приземистый, почти без шеи, в стареньком, аккуратно заштопанном ватнике, широкое бурое лицо, курносый носик, благожелательная улыбка, темные глаза в щелках припухших век; и Андрея вдруг пронизала острая радость при мысли, что все эти люди из разных стран и даже из разных времен собрались здесь вместе и делают одно, очень нужное дело, каждый на своем посту.
– ...Теперь он уже старый человек, - закончил Кэнси.– И он утверждает, что самые лучшие женщины, каких он когда-либо знал, - это русские женщины. Эмигрантки в Харбине.
Он замолчал, уронил окурок и старательно растер его подошвой блестящего штиблета.
Андрей сказал:
– Какая же она русская? Сельма, да еще Нагель.
– Да, она шведка, - сказал Кэнси.– Но все равно. Это был рассказ по ассоциации.
– Ладно, поехали, - сказал Дональд и полез в кабину.
– Слушай, Кэнси, - сказал Андрей, берясь за дверцу.– А кем ты был раньше?
– Контролером на литейном заводе, а до того - министром коммунального...
– Да нет, не здесь, а там...
– А-а, там? Там я был литсотрудником в издательстве "Хаякава".
Дональд завел двигатель, и старенький грузовик затрясся и залязгал, испуская густые клубы синего дыма.
– У вас правый подфарник не горит!– крикнул Кэнси.
– Он у нас сроду не горел, - отозвался Андрей.
– Так почините! Еще раз увижу - оштрафую!
– Понасажали вас на нашу голову...
– Что? Не слышу!
– Бандитов, говорю, лови, а не шоферов!– проорал Андрей, стараясь перекричать лязг и дребезг.– Дался тебе наш подфарник! И когда только вас всех разгонят, дармоедов!
– Скоро!– крикнул Кэнси.– Теперь уже скоро - не пройдет и ста лет!
Андрей погрозил ему кулаком, махнул Вану и ввалился на сиденье рядом с Дональдом. Грузовик рванулся вперед, чиркнул бортом по стене в арке ворот, выкатился на Главную улицу и круто повернул направо.