Град разбитых надежд
Шрифт:
«Дирижабль… Значит, тот тип возле Айгрежи был прав. Страж Вселенной был прав. Да какой Страж! — одернул себя Джоэл, когда факты разрушали мистические теории. — Наверняка их подельник, которого не взяли в долю и попытались от него избавиться. Надо было и его арестовать сразу. Значит, дирижабль. Они хотят улететь за стену? Но зачем? Там ведь только смерть и… Разрушающие».
— Увести этого безумца! — прорычал вслед новым арестантам тип с рыжими усами, затем пригладил их и благосклонно ухмыльнулся: — Так и быть, Джоэл, пока что ваша подопечная остается как свидетель. Но вы понесете ответственность по всей строгости как соучастник, если она продолжит свою революционную деятельность, подрывающую покой Вермело.
Джолин теснее прижалась к спине Джоэла. Доносилось ее прерывистое нервное дыхание, мнилось, что слышны частые удары сердца загнанного в угол маленького зверька. Хотя она оказалась не беспомощной, теперь ее судьба зависела только от милости охотников. Джоэл надеялся, что она не посчитает его новым Зерефом Маром, ее охранником и мучителем в одном лице.
— За пекарней будет вестись круглосуточное наблюдение со стороны Цитадели. Письменное подтверждение вам вскоре передадут. Джолин даст все требуемые показания, — заверил Джоэл.
— Вы поручаетесь за нее лично?
— Да, по приказу Верховного Охотника.
— Хорошо. Она ваша, — крайне двусмысленно хмыкнул конвоир, но добавил: — Ваша ответственность.
— Зереф Мар, вы обвиняетесь в пособничестве революционерам. А ваша жена — в оказании подпольных медицинских услуг без соответствующего разрешения, — кратко зачитывал предварительный приговор один из солдат. — Вы имеете право просить о замене смертной казни пожизненным заключением. Права хранить молчание у вас нет, как и права на адвоката.
Запрет на молчание разрешал побои и пытки до тех пор, пока подозреваемый не даст признательных показаний. Суровый закон Вермело не предполагал защиту тех, кто покушался на спокойствие и целостность города. У последних остатков человечества не хватало ресурсов и сил на ложное милосердие: любая ошибка в отлаженной системе выстроенного общества грозила уничтожением, исчезновением самого людского племени. Другое дело, что не всегда признательные показания означали безукоризненную правду, не всегда хватали тех, кто действительно совершал преступление. К счастью, в виновности Зерефа Мара не оставалось сомнений, и Джоэл без колебаний сам бы пересчитал гадкому пособнику революционеров все его гнилые зубы.
— Что? Каких медицинских услуг? Ничего не понимаю! — все еще верещала жена пекаря, прикидываясь доброй слабой старушкой, незаконно оклеветанной беспутной работницей.
— Вы и сами все знаете. Вы делали аборты проституткам, — рыкнул на нее Ли, выступая вперед. — Я сам видел разрезанного младенца в Ловце Снов!
Такое зрелище им обоим предстояло еще нескоро забыть. Но, как не догадывался Ли, тот воплотившийся кошмар не доказывал, кому именно принадлежит сон. Жене пекаря, а возможно, одной из впавших в беспамятство ее клиенток. А возможно, и Джолин… Об этом думать не хотелось. Ох, как не хотелось даже предполагать такой вариант.
— Вы ничего не знаете! — возмущалась старуха, осклабившись. Теперь она, растрепанная, в порванном платье, закономерно напоминала злобную ведьму из сказок.
— У нас есть два свидетеля и одна потерпевшая, — отрапортовал конвоир и обратился к Ли: — Благодарим, господин охотник, за ценные сведения.
«Интересно, откуда сведения? Мартина и Лулу помогли? Или кто-то из их знакомых? Все-то Ли разузнал! — довольно подумал Джоэл, но в который раз ужаснулся: — Подпольные аборты… Разрезанные младенцы в сетях… Не была ли одной из «потерпевших» Джолин? Надеюсь, что нет. Только бы нет! Это было бы слишком ужасно! Но она же, как обычно, не расскажет. Ничего, сейчас главное отмазать ее от обвинений. А я готов принять ее со всеми тайнами».
Джолин крепко вцепилась тонкими пальцами в рукав его плаща и испуганно спрятала лицо в его воротнике, когда солдаты провозгласили:
— Увести их!
Пекаря, его жену и их внука с кляпами и в наручниках утащили наружу, закидывая в закрытую повозку, запряженную двумя специальными рикшами. В тюремных экипажах едва ли хватало места для одного, а их как-то запихнули втроем. Наверняка, старые кости и суставы пекаря отозвались не меньшей болью, чем гудящая нога Джоэла. Но он ни на миг не устыдился, что не испытывает к арестованным и капли сочувствия. Он радовался, будто сумел отразить атаку еще одного Вестника Змея. Над черной пропастью неизвестности воздвигся спасительный мост.
— Джолин, ну, что ты? Не плачь! Теперь все будет хорошо, — успокаивал Джоэл, когда затворялась дверь. Джолин тихо плакала в его объятьях, а он гладил ее по голове, перебирал растрепанные светлые кудри, целовал дрожащие руки, согревая их своим дыханием.
— Да-да, я верю… Верю тебе, Джо, только тебе в этом городе и верю, — шептала она, растирая слезы по покрытому мукой и пылью лицу. Джоэл, не сдерживая чувств, еще крепче обнял ее.
— Ну, что, Джо, похоже, бумага от Умана — это твой пропуск в новую жизнь, — заметил Ли, неуверенно подходя. — Мио, ты, наверное, можешь идти. Проверь там, не шпионит ли кто.
— Их всех схватили? Всех? — вскинулась Джолин при словах о слежке. — Они могут быть с арбалетами!
— Джолин, все хорошо. Вокруг никого нет. Я тебя уверяю, — улыбнулся ей Джоэл и усадил на уцелевший табурет. Солдаты как будто намеренно ломали мебель в процессе недолгого стремительного обыска.
— Что теперь будет с их внуком? Зачем его увели? — встревожилась Джолин, какое-то время просидев безучастным изваянием. Джоэл встал перед ней на колено, будто делая предложение руки и сердца. Хотел бы он, если бы не запрет охотников. В какие сети цитадели они оба попались, предстояло еще осмыслить. Но пока их лица оказались на одном уровне — хватало и этого. Джолин умоляюще смотрела на Джоэла, точно верила, что в его власти избавить от любых бед, преодолеть любое проявление несправедливости. Но он не любил врать друзьям, потому с легким смущением ответил:
— Сначала проверят его причастность к революционерам. Потом определят в специальный приют при Цитадели.
Из-за несчастного мальчонки, который потерял родителей, что-то кольнуло в груди, будто провернули нож в старой ране: ведь внук пекаря стал сиротой почти так же, как он сам. С той лишь страшной разницей, что его мать в облике монстра убил обезумевший отец. И теперь мальчика самого утащили вместе с опальными дедом и бабкой в казематы гарнизона, будто он в свои годы что-то понимал в подрывной или пропагандистской деятельности революционеров, Сектах Дирижабля и прочей гадкой кутерьме жестокого мира взрослых.